Графоманство В Особо Мелких Размерах

[Lance]

Здесь буду складировать свои фанфики, не относящиеся к Еве, и просто рассказы. В настоящее время держу в голове несколько концептов, некоторые - уже не первый год, все никак не соберусь сесть и написать. А вот с первенцем этой темы все как раз наоборот: утром по дороге в универ пришла идея, ночью она уже на бумаге (вернее, на мониторе ^_^).

Сны киридору

Не знаю, сколько снов я видел за свою жизнь. Наверное, много. Точно помню лишь то, что все они были похожи один на другой, как две капли воды. Всегда небо, всегда полет, всегда бой… Всегда смерть. Сотни смертей. Каннами Юичи, Хираги Исаму, Юкава Сетсуя, Торибе Кимио… Кто они – плоды моего воображения или реально существующие люди? Или, скорее, существовавшие. Существовавшие когда-то и сгинувшие, чтобы стать лишь моими снами. Я никого из них не знал, но я видел, нет, я пережил смерть каждого из них. Я уже привык к этим снам. Но сегодняшний сон был другим. Кажется, первый раз в жизни я видел другой сон. Меня застрелили. Из пистолета. На земле. Застрелила Кусанаги. Кусанаги… Никогда раньше не думал об этом, но ведь она была во всех моих снах. Иногда просто посылала в бой, иногда сама летела рядом. Иногда была такой, какой я ее знаю сейчас, иногда – совсем зеленой девчонкой в звании лейтенанта, с длинными волосами и пока еще веселым взглядом. Но она всегда была там.

– Хватит спать, боевой вылет! Приказали через пять минут быть у самолета! – бодро выкрикнул Идзуми, заглядывая в дверной проем.

Я вытер холодный пот со лба и несколько раз сильно хлопнул себя по щекам. Я – боевой пилот. Я не могу позволить себе волноваться из-за снов. Пять минут… Через пять минут у самолета…

Кусанаги стояла рядом с истребителем в летной куртке, буравя пустым взглядом горизонт и что-то тихо бормоча.

– Командир, вы тоже летите? Что-то случилось? – осторожно спросил я. Ответа не последовало. – Командир?.. Командир!

– Нет, ничего, – рассеянно отозвалась она, на мгновение переведя на меня взгляд и снова уставившись вдаль. – Ничего. По машинам!

И, уже когда я повернулся к ней спиной и сделал несколько шагов, до меня донесся еле слышный шепот: ”Он будет там! Сегодня… Сегодня – наверняка!”

Их было трое: два ”Рэйнбоу” и один ”Скай Ли”. ”Скай Ли” с черной пантерой на фюзеляже. Вот за кем так рвалась Кусанаги. Едва они показались, она выскочила из строя и метнулась к нему. Не сделав ни единого выстрела, он резко набрал высоту и ушел за облака, командир бросилась за ним. Когда через пару минут она снова показалась, из ее мотора тянулась тонкая струйка черного дыма, но машина шла уверенно.

– Командир, вы как?

– Цела, – лаконично ответила Кусанаги бесцветным голосом.

– Учитель?

– Где-то там.

– Возвращайтесь. Я – за ним, – почти прокричал я, спрыгивая с хвоста оставшегося ”Рэйнбоу”.

– Что?! – повисла долгая пауза, – Ладно, удачи! И… возвращайся.

Он ждал меня, даже не пытаясь спрятаться. Вот, значит, какой он – этот легендарный Учитель, которого никому не удавалось сбить, гроза наших пилотов и наваждение Кусанаги. Сегодня все это прекратится. Больше она не будет часами вглядываться в пелену дождя, стиснув зубы. Больше никогда не будет…

Учитель лежал в сетке моего прицела. Палец нервно ерзал на гашетке. Еще секунда… полсекунды… Сдохни, лучший ас ”Лаутерна”! Пушки ударили в пустоту. Через мгновение он вынырнул у меня за спиной. Еще через мгновение – обогнул мою машину снизу и закружился вокруг меня. Медленно, быстрее, еще быстрее… Затарахтела пушка, раздался звон и лязг стали и свинца, бьющихся о дюралюминий. ”Как во сне”, – мелькнула мысль. В одном из моих снов все произошло именно так. Там я тоже вызвался сбить Учителя в одиночку. ”Каннами” – щелкнуло в памяти. Каннами Юичи – так меня звали в том сне. Я видел много похожих друг на друга снов. Этот – достаточно давно. Но сейчас я вспомнил его до мелочей. Через три секунды в металлический лязг врежется противный сухой треск триплекса фонаря кабины. Интересно, стану ли и я чьим-то сном?

1 мая 2009 г.

Murasaki Solo

Фанфик на сеттинг Росетау. Оригиналы - Nekomimi Rhythm, Baruhara Combi.

Последняя бутылка с жалобным звяком ударилась о стену. Все, пить больше нечего. Да и не хочется. Откровенно говоря, не хочется уже давно – по крайней мере, неделю, но это единственное, что мне оставалось. А теперь… Нет, не могу сказать, что мне нечего делать, как раз наоборот. Но так хотелось оттянуть этот день еще хоть ненадолго. Еще чуть-чуть поваляться на диване, лакая коньяк, от которого и так уже тошнит.

В голове шумит, перед глазами все плывет. Я не хочу ни о чем думать, не хочу соображать – я хочу просто протрезветь. И, наверное, именно поэтому мысли как будто специально лезут в и без того раскалывающуюся голову.

Прочь! Оставьте меня в покое!

Этот противный туман стоит перед глазами, лезет за шиворот, облизывает лицо своим мерзким холодным языком. Я как будто физически ощущаю его прикосновения.

Я поднимаю голову – и туман исчезает. Он остался где-то там, внизу, а надо мной – только чистое ярко-черное небо и крупные блестящие звезды. Удивительно четкие. Когда смотришь по сторонам в этом квартале, все кажется смазанным, как во сне. И только звезды на небе такие же четкие, как и везде. Может быть, поэтому небо кажется единственной реальной вещью вокруг. Одним словом, красивое небо – для того, кто не устал видеть его каждую ночь.

Я – устал.

Я сыт этим кварталом по горло. Меня воротит от каждого здания, каждой вещи, каждого человека в нем. Поскорее бы свалить отсюда и больше никогда не возвращаться. Плюнуть ему прямо в его жирную бледную от тумана рожу, уйти не оглядываясь. И я думаю, это произойдет скоро – но не сейчас. Сейчас еще рано. Осталось последнее дело – и я свободен. Только сам я не справлюсь.

Сколько уже прошло? Десять минут? Полчаса? Час? Все чувства притупились, и чувство времени в том числе. Я знаю, что вышел на улицу освежиться, но с трудом вспоминаю, как я это делал. В ушах продолжает звенеть, и все же хмель постепенно уходит. Наверное, еще полчаса. Мне нужно полчаса спокойствия и прохлады – и я буду готов.

Я никогда не мстил – я имею ввиду что-то серьезное, а не мелочи вроде ответа подзатыльником на подзатыльник в детстве. Но это неважно. Все бывает в первый раз. Главное – потом не увлечься, но пока об этом задумываться незачем. Потом будет потом.

А сейчас надо ее найти. Хотя, нет, ее – позже. Сейчас надо найти себе напарника, и лучше даже не одного. В одиночку мне с ней не сладить.

Нет, это я спьяну плету чушь. Я не пойду ее искать. Идти за валькирией – самоубийство. Пусть она сама меня ищет. У обороняющегося больше шансов выжить, особенно если оборона хорошо выстроена. Музыканты подойдут идеально. Значит, нужно найти музыкантов. Ну, и заставить сотрудничать, конечно, но это уже после. Для начала – хотя бы найти.

Легко сказать… За последний месяц вырезали почти всех музыкантов в квартале. Почему именно их? Как будто сам квартал снова смеется надо мной. Я устал…

– Черт бы вас всех побрал! – кричу я, протягивая руку к небу и сжимая ее в кулак.

Фиолетовый свет.

Вернее, цвет.

Никогда не думал, что однажды придется использовать это на себе.

Пульсирующая боль в висках. Мозг как будто хочет разорвать черепную коробку и дать деру, не дожидаясь остального тела.

Цвет…

Мое тело изгибает, скручивает. Хочется кричать от боли. Ненавижу фиолетовый…

Меня рвет. Как же противно.

Похоже, начинает помогать.

Прийти в себя. Отдышаться. Такое чувство, что я не дышал много лет.

А теперь – на крышу. Искать… Искать…

Я окидываю взглядом квартал, пытаясь выхватить из темноты хоть одну точку нужной окраски, приглядываясь, прислушиваясь, принюхиваясь… “Причувствоваясь”. Нет смысла пытаться разделить чувства – у меня они слиты в одно.

Покажись, наконец!

У меня острое зрение, пусть гитарист издаст хоть один звук – и я его увижу, даже если он будет на другом конце квартала.

Но гитаристы молчат.

Тикают часы. Эти едва слышные меланхоличные щелчки имеют удивительное свойство заполнять собой сознание, заглушая все вокруг. Вдали лают бездомные собаки, кричит женщина – возможно, в последний раз, истерично визжат тормоза – возможно, тоже в последний раз. Но тебе все равно, пока ты слушаешь размеренные шаги стрелок по циферблату. Каждую секунду ждешь следующего тика и точно знаешь, что он раздается именно тогда, когда должен.

Часы говорят, что я стою здесь уже пятьдесят три минуты.

Я простою ровно столько, сколько нужно. Два часа, три часа, сутки. Я не сдвинусь с места, пока не найду то, что ищу.

Нет, сутки не придется.

Вот он! Искра перегруженного звука через два дома от меня, почти у самого перекрестка. Вспыхнула. Погасла. Снова вспыхнула. Начинает равномерно мигать – играют ритм с демпфированием. Рядом загорается еще одна, дергается, трепещет, хаотично меняя яркость и оттенок, резко сжимается от “глубинной бомбы” рычагом флойда и тут же рассыпается фейерверком медиаторного флажолета. Два гитариста. То, что надо.

###

Они засели в зале на четвертом этаже старого кирпичного пятиэтажного здания. Три окна сразу бросились мне в глаза – слишком чистые стекла. Явно вставлены недавно, может быть, даже вчера. Даже жалко бить.

– Пустите, поговорить надо! – ору, как дурак, посреди улицы, не придумав ничего лучше.

Глупо, конечно, но сразу ломиться в дверь без приглашения еще хуже. Гораздо хуже. Интересно, сколько недоумевающих лиц повысовывается из окон соседних домов, проверяя, не им ли адресован крик?

За стеклом на черном фоне проступает светлый силуэт. Приглядываясь, ловлю взгляд музыканта – жесткий, холодный, слегка испуганный взгляд, вонзившийся в мою правую руку. Несколько секунд он смотрит не отрываясь – и снова за стеклом остается лишь чернота.

Что такое? Что не так? Я еще ничего не успел сделать, а меня уже записали во враги – это я определил совершенно точно.

Скосив глаза на руку, судорожно пытаюсь сообразить, что в ней так озадачило потенциального партнера, и вдруг запоздало понимаю, в чем дело.

Рука еле заметно светится.

Идиот!

Сегодня цвет охоты – фиолетовый. Мой цвет! Доказать, что я не верблюд, будет непросто…

Стальная дверь равнодушно смотрит на меня пустым глазком. Такое ледяное спокойствие, что зло берет. Как будто она все понимает и осознает, что я не буду в нее ломиться. Впрочем, какая мне разница – главное, что я сам прекрасно это понимаю. Можно, конечно, долго и громко скрестись в нее ножом и – чисто гипотетически – в конце концов, может быть, даже открыть. Чтобы упереться прямо в их динамики. Нет уж, путь напрямик не всегда самый быстрый и уж совсем редко – самый безопасный.

Четвертый этаж. Из пяти. Похоже, оптимальный вариант – сверху.

Легкий прохладный ветер гуляет по крыше, перекатывает скомканные газеты и пластиковые стаканы, теребит волосы, будто приглашая остаться здесь и поиграть с ним. И я бы с удовольствием остался, я люблю ветер и еще больше люблю гулять по крышам. Но мне до чертиков нужно поскорее получить право убраться отсюда.

Самое сложное – пара первых метров. Дальше уже появляется некоторая уверенность, но главное – руки, наконец, тоже цепляются за кирпич. Полностью распластавшись на стене и до сих пор не упав, начинаешь верить, что пролезешь столько, сколько нужно. Здание старое, и многие кирпичи выщерблены. Ничего хорошего в этом нет – вид такой стены навевает на прохожих тоску, а уж жителям и подавно никакой радости. Но сейчас мне это на руку, а на остальное плевать.

Носок левой ноги входит в очередную выбоину. Кроссовки легкие, на мягкой подошве – не помню, когда и зачем я их купил, но сейчас я мысленно похвалил себя за это. Не представляю, как карабкался бы по стене, скажем, в лаковых туфлях. Нож с негромким лязгом втискивается между кирпичами, выковыривая из щели цементное крошево. Люфт достаточно ощутимый, но тут уж не до жиру, главное – точка опоры есть. Свесив правую ногу, осторожно подаюсь всем телом вниз, нащупывая следующую “ступеньку”. Готово. Теперь переместить левую руку ниже, ухватиться – и очередной “шаг” пройден.

Я уже между четвертым и пятым этажами. Вроде начинаю набирать темп, но сейчас как раз начинается самое сложное. Надо стараться двигаться как можно тише, иначе вся затея окончится полетом незваного гостя из окна от удара звуковой волны. Хм, а с чего я вообще взял, что они уже не поняли, где меня встречать? Может быть, только и ждут, когда мой силуэт покажется за стеклом – и тогда рубанут по струнам со всей дури, сдувая меня вместе с оконной рамой. А завтра снова вставят новые стекла.

Еще метр позади. То есть, сверху.

Спуск идет мучительно медленно, приходится переставлять по одной конечности. Больше одной за раз от стены отрывать нельзя – нужно всегда иметь три точки опоры. Одно неуклюжее движение – и прогулка по стене завершится раньше, чем задумывалось. И значительно ниже.

За стеной тихо. Если, конечно, считать тишиной гудение стеков высотой почти под потолок.

Вдруг я слышу что-то теплое почти рядом. Прямо за стеной, у окна слева от меня. Проходит мимо меня, к правому окну. Ясно. У одного из гитаристов сдали нервы, и он решил посмотреть, что творится на улице.

Глупо.

Чудесно.

Шанс!

Пока он здесь, атаки не будет. Ну, или будет – и тогда нас обоих раздавит звуком. И все равно такой расклад наверняка вызовет хотя бы краткое замешательство второго, которое подарит мне лишние полсекунды, четверть секунды. Которых мне хватит за глаза.

На правой руке, сжимающей нож, начинает пульсировать мягкое свечение.

Цвет!

Стекло разлетается под ударом рукояти, и мой цвет заполняет зал. Оба гитариста хватаются за голову и хрипят. На самом деле они пытаются кричать – вот только сведенная судорогой грудная клетка не дает.

Время поджимает, долго это не продлится. Под звон осыпающихся осколков, оставшихся на раме, я проскальзываю внутрь и сразу кидаюсь вглубь зала, стремясь поскорее оказаться за стеками. Тело горит от боли – видимо, порезался осколками, но участки порезов пока не могу определить. Просто чувствую, что теряю кровь.

Гитаристы приходят в себя – практически одновременно. Пожалуй, того, что у окна, стоит опасаться меньше. Темная шевелюра, едва достающая до плеч, черная футболка, белый Gibson Les Paul Studio на кожаном ремне. Многие считают, что по гитаре можно судить о характере гитариста. По мне – полная чушь. Характер человека можно увидеть только в самом человеке. Увидеть, услышать, унюхать. Почувствовать. Он написан на лице, он светится в глазах, испаряется из желез, выглядывает из-за самых незаметных движений. Этот – спокоен и предсказуем. И к тому же, судя по всему, не слишком острожен. Второй – совсем другое дело. Длинные светлые волосы, густая сетка татуировок покрывает руки и торс под кожаным жилетом, в руках – черный Jackson RR с черепом из амальгамы на деке. Мне не нравятся его движения и его взгляд. Это – безбашенный агрессор, не считающийся ни с чем, никогда не знаешь, чего ожидать от него в следующую секунду. И что хуже всего – глаза его хищно светятся желтым.

Никак не могу избавиться от всех этих предрассудков. Цвета – это просто цвета. У них нет характеров и эмоций. Они такие разные на вид и такие одинаковые по сути. Характер цветам дает время. Желтый сегодня не опасен.

– Эй, может, поговорим? Я не драться пришел.

– Я так и понял, – сарказма в замечание вложено столько, будто его беспокоит, что я могу воспринять его слова всерьез.

Голос у музыканта четкий, спокойный, густой – и почти не имеющий эмоциональной окраски. Не очень вяжется с ярлыком воинственного психопата, который я успел на него налепить. И все же что-то подсказывает мне, что я прав.

Желтый свет становится ярче и расползается за границы глаз. Эфиростигмы. “Кляксы”, как их называл брат. Похоже, не только на гитаре парень умеет рубить. В сочетании с моей оценкой его повадок ничего хорошего это не предвещает.

Теперь даже за колонками нельзя чувствовать себя в безопасности.

Первый не вмешивается. И не будет вмешиваться. Поэтому можно сосредоточиться на втором.

Лицо парня непроницаемо. Я не “вижу” его. Не понимаю, что он будет делать, как, когда и с какой стороны будет нападать. До самого момента его атаки я ничего не смогу предсказать. Только ждать.

А смогу я отразить ее, когда дождусь?

“Кто нанесет первый удар, тому может не понадобиться второй.”

Самый верный способ остаться в живых – ударить первым.

И убить.

Смять.

Сокрушить.

Уничтожить.

То, ради чего сюда и шел.

Спустить все свои усилия в унитаз.

Дальше думать поздно. Передо мной пустота, на том самом месте, где мгновение назад стоял гитарист. Лишь воздух светится двумя тусклыми желтыми шлейфами, огибающими меня по полукругу слева и уходящими за пределы поля зрения.

Хочется обернуться. Естественное желание, когда чувствуешь опасность за спиной. Большинство так и поступает, и это большинство – потенциальные трупы. Или уже просто трупы. Выживают те, кто сначала догадается переместиться на более безопасную позицию, а уж потом оглядывается.

Почти одновременно с моим прыжком воздух позади меня разрывается под ударом. А потом за разрывом падает оглушающая тишина. Я ее слышу. Вот здесь гудят усилители, шаркают мои подошвы, шуршат складки одежды. А там, за невидимым барьером – ни звука. Нет, появляется гул. Нарастает, меняет высоту, переходя в свист – и затем хлопок, такой, что уши закладывает. И вспышка. Свет беспомощно ударяется о незримую стену в метре от меня, яростно пульсирует и метается не в силах дотянуться. Воздух будто бьется в конвульсиях, сжимается, изламывается, гнется, снова сжимается. Останься я в зоне удара – костей бы не собрали.

Левый глаз ловит какое-то движение на самой границе сектора обзора, и тут же новый удар, едва не зацепив меня в прыжке, обрушивается на стоящую рядом стену старых стульев, взгроможденных друг на друга. Треск, грохот, снова тишина за барьером – и через две секунды весь зал в щепках. Каждая щепка – это пуля, пусть здоровая, кривая и деревянная, но дело свое знающая превосходно. Две ссадины на левом плече, одна – на правой голени, одна – на правом виске. Заодно замечаю, наконец, что при входе порезал левое бедро и оба локтя.

Из-за стульев с криком выскакивает худощавый юноша лет двадцати. Один звукоинженер найден. С правой щеки его стекает струйка крови, два красных пятна расплылись на рубашке в районе правого плеча. Какой замечательный вышел бы заложник… Если бы музыканту было не наплевать на своих. А так самое большее, что можно с него взять, – это инструментальный кабель, тянущийся от его похороненного под грудой обломков пульта. Отрезанный джек летит в угол зала – одна гитара погашена. Знать бы еще, чья.

“Разбуди меня!”

Вокруг – темнота. Или пустота? Я ничего не вижу. Мелькают фиолетовые шлейфы, рядом со мной кто-то истошно кричит, под ногами плещутся лужи. Теплый дождь.

“РАЗБУДИ МЕНЯ!”

Голос доносится издалека, но не снаружи, а изнутри моей головы. Я не знаю, кто кричит и кому. Скорее всего, кричат не мне. И сон – а это наверняка сон – тоже не мой. Меня здесь быть не должно.

“Разбуди…”

Голос в голове слабеет. Снова становится слышен крик рядом. Крик боли и ужаса одновременно. Через некоторое время замолкает и он.

Я один. Меня здесь быть не должно, но почему-то здесь есть только я. Дождь прекратился, остались лишь лужи под ногами. Солоноватый вкус на губах. Возбуждение, близкое к сексуальному.

Сегодня цвет охоты – фиолетовый.

###

Солнечный свет даже сквозь прикрытые веки бьет в глаза. Меньше всего в такие моменты хочется их открывать.

Вокруг меня неподвижно стоят три фигуры. Кажется, смотрят на меня. Хотя, скорее, это я сам додумал – солнце мешает разглядеть их лица, вырезая только темные силуэты.

Оставьте меня в покое. Дайте поспать.

Я заслоняю верхнюю часть лица ладонью и отворачиваюсь. С ладони что-то капает на переносицу, стекает по щеке и дальше – по шее. Я снова нехотя открываю глаза.

Пол залит кровью. Рядом со мной лежит изуродованное тело – грудная клетка как-то неестественно измята, из нее торчат два обломка ребер, та рука, которую я вижу, оторвана по локоть, лицо изодрано местами до самого черепа, шея, судя по положению головы, сломана, вокруг валяются клочья одежды и обрезки светлых волос.

– К-к-какого...

Прямо из лежачего положения я отскакиваю к стене, по пути врезаясь в одного из стоящих надо мной и сбивая его с ног. Он даже не пытается ухватиться за что-то или удержать равновесие и падает, как подкошенный. Остальные двое остаются неподвижны.

Отсюда я могу их рассмотреть. Тот, кого я сбил, – звукоинженер, рядом с ним стоит гитарист, а третьего я не знаю. Скорее всего, второй звукоинженер. Все трое в оцепенении смотрят на труп товарища и как будто вообще не замечают меня.

“Твою ма-а-ать!” – скулю я про себя.

Остался один музыкант, и он нужен мне, как воздух. Я не могу просить у него помощи – это слишком важно для меня, чтобы рисковать получить отказ. Мне придется требовать. Не люблю, но придется.

Сделав к нему три шага, я несколько раз провожу ладонью перед его глазами и весело говорю:

– Привет!

###

Душно. Жарко. Пыльно. Сидеть здесь – настоящая пытка. Понятия не имею, как можно торчать в подобном месте целыми днями. Не похоже, чтобы за последние несколько лет тут проводили хотя бы элементарную уборку. Взвешенная в воздухе пыль мерцает в солнечных лучах, бьющих в зал через три окна. Пол, стены и то, что осталось от и без того скудного интерьера, за утро успели нагреться и теперь отдают тепло и пропитывают помещение противным запахом, который я никак не могу определить.

Зал не проветривается. Тут я сам виноват – настоял на том, чтобы как можно быстрее вставили новое стекло и всегда держали окна закрытыми. А старая система вентиляции не справляется.

Обидно, когда единственный, кого можно обвинить, – это ты сам.

Сам виноват в том, что задыхаешься от пыли.

Сам виноват в том, что придется обходиться одним гитаристом.

Ему, похоже, все равно. Конечно, я рассказал ему о валькирии, о том, что почти всех музыкантов в квартале перебили, что сделала это почти наверняка она и что если мы ее не убьем, то он имеет все шансы присоединиться к коллегам. Только вряд ли я для него хоть чем-то отличаюсь от нее. Я пришел, покрутил перед его лицом ножом – и он готов охотиться на валькирию. Пришла бы к нему валькирия, погрозила бы мечом – и он с той же безразличной покорностью помогал бы ей охотиться на кого-нибудь еще. На меня, например.

Звукоинженеры меняют коммутацию – теперь надо вывести одну гитару на все кабинеты. Необходимо завершить все приготовления до вечера, иначе придется ждать следующей голубой охоты. А я не могу больше ждать.

Они успеют.

###

Туннель. Кабели, фонари, блики на рельсах.

Меня ждут. Я не знаю его, зато он, кажется, знает меня очень хорошо. Рука вытянута, в воздухе светятся пять ярко-зеленых шлейфов.

Холодно.

Я смотрю в серые глаза – и ничего не вижу. Его ледяная рука сжимает мое сердце, выдавливая из него кровь, а на лице нет ни тени эмоций. Мне смешно. Я смеюсь все громче и громче. Потому что тоже держу его сердце в руке. Наконец, и его лицо перекашивает ухмылка.

Мы хохочем, стараясь перекричать друг друга.

Смех переходит в истерику.

Легкий удар в плечо.

– Просыпайся, уже вечер.

Это первое, что гитарист сказал мне за день. Он вообще немногословен, а со мной – особенно. И меня это устраивает.

На часах десять вечера. В зале погашены все светильники, усилители завешены плотной черной тканью, скрывающей горящие глазки индикаторов и лампы усилительных и искажающих каскадов. Совершенная темнота, в которой даже подсветка часов режет глаза.

У одного из стеков что-то шевелится – это звукоинженер, накрытый вместе с пультом таким же черным покрывалом, как на усилителях. Еще один – свободный – засел в углу с пистолетом. Вряд ли от него будет хоть какая-то польза: если не собьем ее на входе, то дальше можно не стараться.

Гитарист занимает свою позицию за вторым стеком, я встаю к третьему и начинаю тихонько мерцать.

Иди сюда…

Тебя здесь ждут…

###

Тонкие пальцы трясутся, промахиваясь мимо кнопок. Цифра. Еще цифра. Каждое попадание сопровождается недовольным попискиванием трубки. Тело отказывается слушаться, в пустых глазах отражается лишь зеленый огонек экрана. Звонок. Гудок. Гудок. Гудок. На другом конце не спешат снимать трубку. Не снимают уже целую вечность. Здесь, на холоде, под дождем, каждая секунда кажется вечностью. И проходит бесконечно много таких вечностей, прежде чем там, наконец, отвечают.

Дрожащие губы что-то шепчут, но ливень тут же срывает с них каждый звук, растворяя в себе. Сегодня ночь дождя, и никто не имеет права идти против его воли. А если кто и посмеет, его крик все равно не будет услышан.

Вспышка.

Гром.

Он не придет. Именно сегодня, когда он нужен больше всего на свете, он не придет. Как мало иногда надо, чтобы превратить охотника в беззащитную девочку, которой просто нужно, чтобы кто-то был рядом. Которая больше всего боится снова остаться одна, наедине со своей охотой. Охота никого не ждет, ей безразлично, есть ли у тебя сегодня напарник. Она просто начинается – и ты в ее власти. Как когда-то был во власти дождя.

Телефон летит вниз, от удара о ребро бордюра экран трескается и гаснет. Шум дождя на секунду стихает.

– …йду одна…

И снова свет, грохот и стена воды.

###

– ДАВАЙ!

С оглушительным звоном вылетает стекло. В том самом окне, которое позавчера разбил я. Осколки еще не успевают коснуться пола, а хрупкая фигурка со сложенными крыльями уже устремляется в проем.

Нет, девочка, поздно. Сюрприза не получилось.

Мой цвет гаснет – и тут же гитарист бьет по струнам. Не утруждая себя игрой чего-то осмысленного, просто зажимая две первых струны на двадцать втором ладу с проходом по всем шести, чтобы ударить сразу на всех частотах. Примитивно, но действенно.

Лязгающий стук стальной двери об косяк, оставшиеся стекла долой.

Прыжок прерывается на полпути, и валькирия почти отвесно оседает на пол.

Еще удар.

От излишнего усердия гитариста лопается струна – вторая, кажется. Не страшно. Может, без нее не сыграешь Ингви Мальмстина, но для того, чтобы разорвать барабанные перепонки и диафрагму стоящему перед динамиком, оставшихся пяти предостаточно.

Валькирию вдавливает в стену и бьет спиной о подоконник. Даже сквозь рев стеков слышно, как что-то хрустит.

Только не вздумай остановиться. Только не вздумай…

Последняя атака перекидывает девчонку через подоконник и, царапая о торчащие из рамы осколки, вышвыривает в окно. Две секунды, влажный глухой удар и металлическое бряцание.

Я поднимаю руку, приказывая гитаристу остановиться.

Спасибо, ты свое соло сыграл. Теперь моя очередь сыграть свое.

Тяжелый лязг язычка в замке. Распахивая дверь, я сбегаю по лестнице, перепрыгивая по целому пролету за прыжок, опираясь на середину перил. Три этажа за десять секунд. Еще две секунды на то, чтобы проскочить последнюю лестницу в подъезде и сходу открыть дверь.

Именно такой я хотел ее увидеть – беспомощно распластанной на мокром асфальте, жадно хватающей ртом воздух, силящейся подняться и снова падающей на сломанные крылья. Надо же, а позвоночник еще цел.

Тупой, отсутствующий взгляд фиксируется на мне. Вглядывается несколько секунд.

– Т-ты… – лицо узнала, но до конца вспомнить не может. – От…ку…да?

– Решил составить компанию, – и, сделав паузу, добавляю: – Вместо брата.

Глаза валькирии расширяются.

Вспомнила.

Вспомнила, поняла и смирилась.

Ее меч лежит рядом с ней. Красивый, хоть и не имеющий к Японии никакого отношения. Бутафория, отлитая где-нибудь у нас в подвале. Литье, черт возьми. Скрести его с настоящим откованным по всем правилам оружием – и только стружка полетит. Но против незащищенной плоти этого хватит, и я подбираю его.

Ее левая рука тянется вверх, взгляд уходит куда-то за меня, к звездам. Как зачарованная, она шепчет:

– Сагит…та…риус…

По узкому лезвию разгоняющегося клинка проносится гирлянда разноцветных огоньков – блики от горящих окон, уличных фонарей, полумесяца. Красивое зрелище. Особенно, если это последнее, что ты видишь. Наверное.

На платформе пусто. Только я, он и изумленно таращащаяся на нас ворона. Она никак не может понять, зачем один человек нависает над путями, а второй его держит. Впрочем, через несколько секунд это перестает ее интересовать.

Пять зеленых шлейфов выписывают петли прямо перед моим лицом и никак не могут попасть. Он меня не видит. Я сжимаю его горло, стараясь выдерживать необходимое усилие. Сожму чуть слабее – и он вырвется. Сожму чуть сильнее – и задушу его. А я хочу совсем не этого. Я хочу лишь удержать его.

На таймере тринадцать минут. Еще немного.

Гудок. С нарастающим гулом поезд проходит поворот перед станцией и обдает нас светом фонарей. На сегодня это последний поезд на этой ветке.

Еще гудок. С холодным металлическим скрежетом колодки хватают колеса, гремят автосцепки. Бесполезно – он не успеет затормозить. Я видел все это не раз и не два. И не знаю, сколько раз еще увижу.

Не будите меня.

Я устал. Впрочем, я это уже говорил…

15 февраля 2011 г.

Изменено 15 февраля, 2011 пользователем Lance
обновлено. -------------------------=>

[nippi]

Ну вот, хоть какое-то прояснение ситуации с киридору :))) хотя вот слово "сдохни" хреново вписывается в эстетику первоисточника имхо.

[ayanami]

Хорошая работа. Ожидаю развития данной темы.

[Lance]

Кстати, насчет "сдохни" я тоже думал. Но в итоге пришел к тому, что все-таки сойдет.)

А вот дальше все-таки чуть-чуть добавил и изменил. Имхо, чего-то там не хватало, слишком рвано выглядело. В дальнейшем постараюсь не трогать уже написанное, т.к. и сам не люблю, когда так делают. Но на первый раз, думаю, можно простить.))

[Mооny]

О, да, наконец-то это свершилось. Лэнс начал творить и выкладывать.

К сожалению, первоисточник меня не слишком порадовал, так что впечатлений каких-то особо фик принести не мог.

Написано очень грамотно, изложено с умом. Чувствуется хорошая работа и поставленная рука.

Многим есть чему тут поучиться.

Жду чего-нибудь на другую тематику

[Lance]

И вот больше полутора лет спустя...

Murasaki Solo - фанфик на рассказы Росетау, опубликованные им в своем блоге. Чем-то они меня так зацепили, что захотелось препарировать. Задумал фанф еще после знакомства с первым рассказом (а знакомство произошло поздно, креативу уже больше года было), пока собирался, Рос опубликовал второй.

С очередным обновлением постараюсь так сильно не затягивать. Ну, постараться-то я постараюсь, а как выйдет - посмотрим. ^_^