Вечная осень, холод, ветер. Постоянные сумерки, серые тучи, замерзшая почва. Не видно ни звезд, ни Луны. Солнца в этом месте нет, и не может быть по определению. Ведь это место скорби.
Невысоко, в каком-то полуметре от земли, парит клетка в форме шара. Толстые дюймовые прутья образуют непроходимый заслон, а снизу – еще и жалкое подобие пола. От холода этого места они иногда покрываются льдом, но всегда и постоянно – холоднее льда в разы. Двери у клетки нет; попасть в нее, как и выбраться, можно лишь в результате нужного эмоционального состояния. И войти – куда проще, чем выйти.
На «полу» клетки лежит тело. Не ясно, в каком состоянии узник – здесь нет смерти, есть забвение. Но что лучше… вопрос еще тот. Одежда его состоит лишь из гривы волос – когда-то длинных и красивых, ныне же грязных, скатавшихся в грубые комки. Кожа его сера от холода и грязи, он свернулся калачиком, стараясь сохранить хоть какое-то тепло. Пытка – но не способная убить. Но муки тела меркли перед муками души.
Хлопок – и перед его глазами прошлое, очередной кусок прошлого. Зима, ночь, свежесть снега, упоительно морозный воздух. Она, ее голос и лицо. Весна, пение птиц, расцвет природы. Ее взгляд, улыбка. Лето, запах жареного мяса, солнце и игривый ветер. Ее губы, запах, прикосновения. Осень, симфония опавших листьев, дожди, свежесть и прохлада ветра… Полотно прошлого рвется со звуком раздираемой мокрой тряпки. Sorgens Kammer.
Его дернуло, как от удара. Вновь и вновь сон прошлого кончается на том же месте. Осень там перетекает в осень здесь. В плену. В тюрьме. В ловушке собственного разума. С хриплым стоном, он пытается сменить позу, хоть немного оградиться от холода. Бесполезно. Холодный ветер проникает всюду, и будь это в реальности, он давно бы уже убил пленника этой клетки.
«Почему? За что? Где я был не прав?» - В ушах его раздается беззвучный крик, и он, рыдая, корчится в бессильной ненависти к самому себе.
Внезапно клетка опускается на землю. Это настолько неожиданно, что узник вскакивает на ноги. У его темницы – впервые за все время заключения – появились посетители. Да еще в таком количестве…
От группы отделился словно сгусток абсолютного мрака. Высокое существо в балахоне с низко надвинутым капюшоном выглядело так, будто кто-то шутки ради набросил одежду на саму Тьму. Безликий и равнодушный, он был его тюремщиком, его темной стороной, аватаром зла в его душе. Без какого-либо выражения куска тьмы, что заменяло ему лицо, он кинул сквозь прутья черный балахон, один в один как тот, который носил он сам. Узник торопливо облачился в него, а тюремщик заговорил:
- Срок подошел. Твое заключение завершается, – голос его был низким, напоминал шипение змеи и одновременно шелест осенних листьев. – Вопрос лишь в том, как ты покинешь это место, с кем ты уйдешь, чьей помощью воспользуешься.
- Память – ключ к твоей свободе, - вперед выступил мужчина в возрасте, в строгом костюме, с гладко выбритой головой. – Только вспомнив, кто ты есть и чему ты научился, ты сможешь разбить свою клетку. Вспомни!..
…Он летит. У него красные крылья, крылья сокола. Все его тело трепещет от осознания свободы полета. Он летит так, будто делал это всегда.
Впереди храм; место действия – Египет. Он влетает внутрь сквозь «окно» у самого потолка. На троне сидит фараон, рядом стоит жрец княжеского рода. Он спускается вниз, и его крылья складываются у него за спиной.
- Привет тебе, брат. Наш жрец написал Книгу, по заветам и словам нашим. Он наполнил ее словом нашего Закона. А еще одну наполнил своими лживыми мыслями. Вот, прочти их.
Бывший узник спешно пролистывает сперва одну, потом вторую книгу. На его лице видно озарение… затем непонимание.
- Закон, что мы создали… я не могу принять его.
Храм осыпается на него струями песка, жрец одним щелчком пальцев отрывает его крылья. Память рвется и течет жидким воском… еще миг – и он снова в Sorgens Kammer.
- Увы, жрец княжеского рода, Анк-ф-н-Хонсу, я не могу принять твою помощь и твой путь. Ты вырвал мне крылья – и я до сих пор помню эту ощущение. Но может когда-нибудь…
Жрец кивает, и растворяется в воздухе.
- Вспомни! – звучит со всех сторон, и вперед выступают его друзья. – Радости и горе, разочарования и победы – все это было у нас, возвращайся, ты нам нужен!..
Калейдоскопом мелькают картины прошлого. Лицо пленника постепенно озаряется светом… но тут мелькает Она. Ему приходится схватиться руками за прутья, чтобы не упасть.
- Не то, - равнодушно констатирует тюремщик, - Пошли все прочь.
К клетке приближается очередная фигура. Элегантность, стиль и красота во всем – вот его образ. Хотя одежда больше подошла бы французскому дворянину, в годы перед революцией. Глаза были скрыты темными очками, но пленник знал, какие они. Какой формы и какого цвета.
- Вспоминай! – Он был требователен и строг. – Я не позволю тебе тут сгнить заживо! Вспоминай!!! – почти рычит он.
…Глаза в глаза, ощущение присутствия зверя – в себе, вне себя. Видения прошлого. Собственное дерево – огромный, сильный клен, и темно-красный кленовый лист среди обычных зеленых. Это так просто – найти этот лист, силой мысли взлететь к нему, осторожно сорвать… И спрятать в самый глубокий сундучок своей души. Самый дальний и самый безопасный.
В глазах пленника разгораются кровавые искры. Увидев это, щеголь стягивает перчатку и обнажает бледную кисть руки. Достает нож словно из воздуха, резко проводит по ладони. Начинает течь кровь, медленно, лениво. Набрав пригоршню крови, он с улыбкой подносит ее к прутьям клетки.
- На, ты давно не питался. Ты ослаб… кровь – самая лучшая энергия, - голос ласковый, почти отеческий. По телу пленника проходит судорога, он прокусывает себе губу – дабы не сорваться на постыдный крик. От жажды. – Ну же! Я знаю, чего ты хочешь…
- Но дать ты мне этого не можешь! Время, время! А искушать, даже желая помочь – это низко.
Не прощаясь, щеголь растворяется в воздухе.
- Следующий! – Тюремщик явно скучал.
- Ешь, ты выздоровеешь и станешь сильнее вдвое! – проговорил человек с внешностью раввина, но лицом сумасшедшего. Его одежда окровавлена, в руке он держит мясницкий нож. В другой руке зажата человеческая нога. Он отрезает от нее тоненький кусок мяса, и торопливо засовывает себе в рот. – Тело и кровь, мы ведь едим, что бы жить, мм? – Он широко, с воодушевлением улыбнулся пленнику.
- Но не живем, что бы есть! – Огромный священник, с пудовым крестом на шее и странного вида мечом в руке, одним лишь взглядом заставил людоеда отступить на шаг. – А ну пошел прочь, и не оскорбляй Господа! А тебе, сын мой, я предлагаю найти покой в лоне святой католической церкви…
- Отец, сейчас не интересно. Да и не время… - Пленник устало прислонился лбом к прутьям. – Вот сколько вас здесь! Пришли поглазеть да поломать комедию? Гор, гони их взашей!..
Тюремщик пожал плечами, и «посмотрел» капюшоном на оставшихся визитеров. Спустя миг, все они исчезли.
- Ну вот чего ты добился? Ты так хочешь просидеть здесь еще кусочек вечности? Нет, мне-то не жалко, но сторожить тебя мне уже надоело.
- Лучше уж так. А ухватиться за гадюку я всегда успею. – Пленник устало сел на «пол». – Балахон оставь, ладно?
- И не подумаю. – Тюремщик щелкнул пальцами, и балахон узника истаял, словно дым.
- Сволочь ты, - буркнул пленник. Но тюремщик уже исчез вслед за балахоном. Не прощаясь.
Прошло время. Час, день, неделя – не известно. Да и не важно. Когда робкий голос позвал его. Голос из прошлого…
- Я знала, что ты будешь здесь.
Он поднял голову, не веря, но зная, кого он увидит. Она выглядела как всегда. То есть прекрасно.
- Мне следовало бы догадаться. Ты одна знала сюда дорогу. Пришла посмеяться надо мной? Позлобствовать? Что ж тогда своего ручного зверька не привела? Испугалась? Или же струсил он?
- Нет. Это ответ на все вопросы. Я пришла спросить – почему? Почему ты так поступил со мной? Как с игрушкой. Поиграл, сломал, выбросил. Чем я провинилась перед тобой?
- Вот оно как. Снова ищем крайнего. А ведь эти же претензии я могу высказать и тебе. Могу напомнить, чем все начиналось. Основные вехи отношений – я их тоже помню. Ну а начало конца – рассказать тебе об этом? Хоть раз открой глаза правде.
- Ты говорить умеешь, - нехотя признала она. – А после 333, ты научился мастерски ставить факты с ног на голову.
- Ну что же ты. Это все стояло на голове, да так долго, что все привыкли. А я лишь расставил все по своим местам, пачкаясь в грязи и отравляясь ядом.
- Значит…
- Да, именно так. Живу, ни о чем не жалея. Вечность решит за нас. За всех нас…
На миг казалось, что она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать. Но нет – повернулась, и гордо, с прямой спиной, ушла за пределы.
Из-за клетки раздались ленивые хлопки. Гор, как и всегда, умел быть незаметным.
- Как ты утомил этой своей «любовью»! – Последнее слово он будто выплюнул. – А ведь из-за нее ты тут!
- А я и не спорю. Просто… я много чего понял. Я не жалею о том, что было. Я признаю свои ошибки. Признаю свою любовь. А еще то, что это было обоюдно. И едва ли повторится так, как было.
- А мальчик взрослеет. Я слышу слова не юноши, но мужа. – Узник готов был поклясться, что Гор улыбается. – Осознание ошибок и трезвый взгляд ведут к росту над собой. И избеганию подобного в будущем. А также… - он запнулся, и недоуменно «посмотрел» вверх.
Творилось что-то странное. Ветер разметал облака, открыв чистое небо. Мириады звезд сияли маленькими бриллиантами, но среди всех них выделялась одна. Новая звезда.
- Она… она видна! Я вижу ее!.. – измученный пленник твердил это вновь и вновь, боясь поверить в увиденное.
To man I come, the number of
A man my number, Lion of Light;
I am The Beast whose Law is Love.
Love under will, his royal right ---
Behold within, and not above,
One star in sight!
С последними словами, ему на руку опустилась Звезда. Семь граней, серебро, и имя по краям. Как завороженный, он глядел на нее, не в силах отвести взгляд. А потом пришло осознание.
- Я понял. Я. Все. Понял. Перерождение!
Камеру залило светом. Нестерпимо ярким светом Творения. Прутья клетки были загнуты вовнутрь, а после с силой выломаны, все разом. Пространство было порвано на части, словно лист плотной бумаги. Такого места, как Sorgens Kammer, больше не существовало. И как один из многих пережитков прошлого, оно было предано забвению.
Бывший пленник открыл глаза на своей кровати. Было раннее утро. В кресле сидел Гор, не изменившийся ни на йоту.
- Вырвался-таки. Прокинул всех, а вырвался. Но какой же хитрой сволочью нужно быть…
- Заткнись. Лучше иди-ка сюда, аватара хренов. Дай мне свою ладонь, и займи уже свое место.
Без возражений, Гор поднялся с кресла, и подал ему руку. Их рукопожатие скрепила Звезда, зажатая в кулаке. Единственное, оставшееся от Камеры Скорби.
