Истории О Японии

[Алеша]

Эти рассказы не я писал, а один товарищ с одного форума. Так что без претензий пожалуйста.

PA5TOR - у меня нет к тебе претензий. Были бы - так и писал.

Так у главного героя будет все-таки любовь-морковь с Мидори?

Кстати PA5TOR - Харуки не читал? "Охота на Овец"?

Хорошая книжка.

[PA5TOR]

Так у главного героя будет все-таки любовь-морковь с Мидори?

Типа того скоро все узнаете))

Кстати PA5TOR - Харуки не читал? "Охота на Овец"?

Хорошая книжка.

Нет, поищу в сети...

[Алеша]

PA5TOR

Не надо, друг.

Вот я тебе с компьютера скинул.

Почитай.

Мне кажется - тебе должно понравиться. Правда, хорошо пишет ...

Харуки Мураками.rar

http://www.download-zone.org/46647

[PA5TOR]

Спасибо большое Alesha!

Сейчас на телефон скину, почитаю...все таки Мураками один из самых лучших японских писателей.

[Икар]

PA5TOR Молодец, что создали такую тему. И посмеяться и узнать интересные вещи - отличные рассказы. Пожалуйста, продожайте их выкладывать.

[PA5TOR]

6. НЕЙРОНЫ РЕТИКУЛЯРНОЙ ФОРМАЦИИ.

Аттаво чо нравиццо - моск не плавиццо!

Народная Олбанская мудрость.

Уважаемый читатель, помнишь ли ты о том, что сказал какой-то там очередной президент США, когда в космос первым полетел русский человек Юрий Гагарин, а не какой-то там очередной американский Билл или Джек? Президент тогда сказал: "Русские опередили нас на школьной скамье". Несколько десятилетий спустя, те самые советские инженеры, опередившие Америку на школьной скамье, уехав из погибшей родной страны в ту же Японию, горько усмехаясь, часто повторяли одну шутку: "Насколько лет Япония опередила Россию в техническом развитии? Ответ - навсегда.".

Так вот, уважаемый читатель, я открою тебе одну страшную тайну, только никому ее не разболтай, а то рискуешь вызвать очередную реформу-ампутацию нашего, и без того хромого образования. Япония опередила весь мир на школьной скамье! Вот и вся тебе тайна.

А происходит это вот отчего: В Японии самые высокооплачиваемые наемные работники - это учителя и врачи. Так что стать там школьным учителем очень непросто, и на место преподающего кадра всегда огромный конкурс. Средний учитель в провинциальном городке, вроде Нагано получает в несколько раз больше, чем ведущий менеджер отдела внешней торговли Йокогамского отделения корпорации Митсубиси. Поэтому многие хотят стать учителями, но удается немногим. Образование в Японии стоит бешеных денег, и подавляющее большинство японских родителей просто не в состоянии оплатить все двенадцать лет обучения в школе разных ступеней. Всвязи с этим, правительство предоставляет родителям ребенка огромную беспроцентную ссуду, с условием, что если ребенок сдаст выпускные школьные экзамены на определенный процентный балл и выше, то ссуда будет списана, и ни родители, ни выросший ребенок никому и ничего уже не будут должны. Отсюда и огромные зарплаты учителям. Именно поэтому Япония - классическая страна отличников.

В Японии почти нет государственных школ, и образование - прибыльный бизнес. Бизнесмены, содержащие учебные заведения, очень дотошно подходят к вопросу подбора преподавательских кадров, приглашая на преподавательскую деятельность, в самом прямом смысле этого слова, лучших людей нации. Учителями всегда становятся самые умные, самые иннициативные, талантливые и энергичные люди, умеющие увлечь учащихся, просто и понятно объяснить самые сложные вещи.

Таким образом, правительство ежегодно вкладывает поистине огромные средства в образование своих молодых граждан, и делает это смело, потому что твердо знает - самые образованные в мире люди заработают огромные деньги, и вернут их стране в виде налогов и ежегодных добровольных пожертвований "на нужды просвещения".

Все школьники каждый год сдают единый государственный экзамен невероятной сложности, в котором исключена возможность "проталкивания своих" и прочего мошенничества. И горе той школе, в которой какой-то процент учеников не сумел сдать экзамен на достающий балл! Это грозит школе немедленным отзывом лицензии, административным наказанием преподавателям, и астрономическим штрафом для бизнесмена, потому что такая ситуация именуется простым словом "брак". Бракованые, полуграмотные дети Японии не нужны, а значит не нужны и те, кто их штампует. Именно поэтому в Японии идет ежедневная и беспощадная борьба за учеников, школы соревнуются между собой в качестве образования, популярности и известности, так сказать, "звездности" преподавательского состава, красотой традиций... и так до бесконечности. Перед началом учебного года экраны телевизоров заполоняет раклама учебных заведений.

И все это падает на голову несчастного японского школяра, программа образования которого очень обширна, и иногда кажется, что все то, чем ежедневно пичкают несчастного студента в школах в Японии просто невозможно усвоить! Однако, это не совсем так. Точнее, совсем не так. Уважаемый читатель, ты перестал меня понимать? Тогда я объясню все по порядку.

Вот воскреси в своей памяти школьные годы, и вспомни, какие предметы в школе были для тебя основными? Правильно. Математика и русский язык. Думаешь, в Японии так же (хотя, русский язык там в массовом порядке не изучают, ну, ты понимаешь меня, о чем я)? А вот и нет. Главный предмет, который центральным стержнем проходит через все двенадцать лет обучения в школе - это "теория и методы работы с информацией". Каждого японского ребенка с пяти лет начинают УЧИТЬ УЧИТЬСЯ. Программа этого предмета едва ли не самая обшираная, изучаются методики усвоения информации, умение выделять главное, анализировать информацию, абстрагироваться, работать с источниками и даже медитировать размышляя. Всего не перечислить. Учат работать с информацией любого характера. Причем, можно сказать, с пеленок. Именно поэтому, уже в средней школе японские дети умеют с каким-то невероятным, почти нечеловеческим, молниеносным проворством усваивать огромные объемы информации, анализировать их, не останавливаться на достигнутом, а двигаться дальше, с огромной быстротой находя дополнительные источники получения подробностей, работая в группе, и перекидываясь короткими фразами, с полуслова понимая лруг друга. Сначала меня это поражало, но потом, приложив огромные усилия, я втянулся в такой ритм учебы, потому что мне было обидно отстать от моих друзей, мыслящих со скоростью современного комрьютера.

И чуть не забыл сказать о главном! Такой стиль обучения, несмотря на всю его невероятную обширность и сложность, как ни странно, позволяет детям оставаться детьми, и не превращаться в полузадушеных "ботаников", целые дни и ночи проводящих над книгами. Японские дети, как и все другие дети планеты сначала ковыряются в песочницах, гоняют на великах, трескают мороженое, потом влюбляются, женятся... в общем остаются нормальными людьми.

Уже потом я узнал на собственном опыте, что в российских вузах тоже существует подобная краткая программа, под названием "методология", но все это на каком-то зачаточном, так сказать, "детсадовском" уровне. Все мои попытки объяснить, на каком серьезном уровне это поставлено в Японии остались непонятыми. И лишь однажды я встретил офицера Российских вооруженных сил, в очень высоком звании, разговорился с ним, рассказал о себе... и тут оказалось, что это штабной оперативник, окончивший акадению генерального штаба. Он сказал:

- Дааа... когда меня начали этим пичкать, мне уже за сорок было. Знаешь что, парень, раз уж тебя этому обучили... они там все нация шпионов какая-то... то не утрачивай этого. Постоянно тренируй мозги умственной работой! И других заставляй! Вот ведь как, смотри-ка...

И тогда я понял, что седой генерал знает, о чем я говорю.

Вот такая "школьная муштра" и делает современную Японию такой, какой мы ее знаем. Именно эти вчерашние школьники способны буквально на пустом месте создавать чудеса, над (или под) которыми потом весь мир стоит разинув рты, часто не догадываясь, что все гениальное одновременно просто, и в то же время содержит в себе обширные знания и глубокое понимание того, как нужно создавать чудо. И это выражается в Японии во всем, начиная от конструирования фантастических роботов и прекрасной, исключительно надежной техники, заканчивая такими гениальными и простыми мелочами, как носимые пепельницы и карманные фонарики, которые никогда не перегорят и не сядут.

Под всем этим, я хочу подвести этакий небольшой знаменатель, и сказать о том, что Япония - это не один большой завод, известный в мире под шутливым названием "Япония инкорпорэйтед", а прежде всего огромный мозг, в котором каждый человек - это мгновенно работающий нейрон, способный вобрать в себя неограничено огромное количество информации.

Однажды осенью, в один из вечеров у меня внезапно заболел зуб. Буквально за пару часов боль достигла таких габаритов, что я ни о чем другом не мог даже и думать. Я открыл рот, посмотрел на больной зуб в зеркало, и ничего не понял. Когда-то давно, еще в России, мне запломбировали этот зуб, предварительно рассверлив в нем огромную скважину, которую я, смертельно перепуганый детсадник, успел пощупать языком, перед тем, как необьятная зубоврачиха развела инструментами пыток на стекляшке какую-то желтоватую дрянь, и запихала мне ее в тот самый зуб. Так что я с детства боялся стоматологии, и даже сам специфический запах стоматологической больницы до сих пор вызывает у меня содрогание.

Мама дала мне какие-то таблетки, боль маленько утихла, и я отправился спать, только для того, чтобы проснуться в три часа ночи от того, что зуб разболелся еще сильнее, да так, что у меня поднялась температура. Я ни о чем другом не мог даже думать. Так, промучавшись до утра, я позвонил в школу, и сказал, что мне нужна медицинская помощь, и я сегодня не появлюсь. Меня по привычке страшил поход к зубному врачу, но перспектива избавиться от всепоглощающего кошмара зубной боли придавала мне решимости. Отец посадил меня в машину, и мы поехали в направлении корпоративной больницы, где меня сразу же принял седой маленький врач-стоматолог, который нисколько не удивился моей европейской наружности, зато был приятно удивлен, когда я заговорил с ним по японски.

- Ваш сын прекрасно говорит, у него даже местный диалект. Поздравляю вас, у вас прекрасный и поразительно умный сын. - сказал он отцу по английски, и отец поблагодарил за комплимент.

- Что же, Антон-кун, пойдем, вылечим тебе зуб. - продолжил он, приглашая меня в стоматологический кабинет. Я с дрожью двинулся в разверзшуюся передо мной дверь в комнату... которая совершенно не пахла стоматологией.

После короткого осмотра, доктор, мягко улыбаясь спросил:

- А что это у тебя в зубе такое? Это пломба? Никогда таких не видел.

Я ответил, что это советская пломба, причем давнишняя.

Доктор продолжил:

- У тебя воспаление под пломбой...

...и я живо представил себе, что сейчас доктор изменится в лице, лампы дневного света загорятся красным, доктор молниеносным движением извлечет из-под халата щипцы и скальпель, и садистки ухмыляясь рявкнет "будем рвать!!!".

Но этого не произошло. Доктор продолжал:

- Это займет минут 5. У тебя есть столько свободного времени, Антон-кун?

Я ответил утвердительно, доктор извлек из-под кресла какие-то наушники, и надел их на меня. Потом приставил к моему носу какие-то приятно пахнущие трубки... и вдруг в наушниках раздался мягкий и негромкий шум водопада, из трубок повеяло свежей, чуть соленой, ароматной сыростью, на фоне водопада зазвучала чуть слышная приятная, убаюкивающая музыка.

То, что происходило потом описать сложно. Доктор быстро царапнул мне десну обезболивающим уколом, шум водопада совершенно маскировал шум стоматологической машины. Я закрыл глаза.

Через некоторое время шум водопада мягко угас вдали, доктор снял марлевую повязку и сказал:

- Вот и все, Антон-кун. Твой зуб здоров. Поздравляю.

Я посмотрел на доктора непонимающим взглядом. Доктор засмеялся, и сказал:

- Читаю вопрос молодого человека по глазам. Тебе хочется узнать, зачем все это?

- Да. - только и смог сказать я.

- Видишь ли, Антон-кун, учеными давно установлено, что шум водопада, и еще некоторые звуки, действуют на человека расслабляюще. Шум водопада - самый действенный, он гипнотизирует, и завязывает внимание на себе, как и некоторые ароматы. Все это воздействует на нейроны ретикулярной формации головного мозга, отвлекая их от неудобств, связаных для пациента c процессом лечения зубов. Все просто, и чуть-чуть гениально.

- Нифига себе - выдохнул я по русски.

- Некоторые люди, особенно пожилые, даже засыпают, и приходится их будить. - продолжил доктор и засмеялся, демонстрируя два ряда белых, идеально правильных зубов.

Мы вышли из кабинета, я посмотрел на часы, и вдруг увидел, что с лечение моего зуба заняло без малого час! Доктору пришлось серьезно повозиться с деятельностью бракованой советской зубоврачихи. Я открыл рот, и собираясь задать еще один вопрос доктору, повернулся к нему. Но он меня опередил, обратившись к отцу по английски:

- У вас действительно умный сын. Он спросил о методике лечения зубов, я рассказал, и он сразу все понял. Уже сейчас он прекрасно образован! Вы должны им гордиться! Антон-кун, а почему бы тебе не стать стоматологом?

"Ага, конечно!" - уже хотел было подумать я, но внезапно для себя самого глубоко поклонился бесконечно доброму волшебнику и сказал.

- Большое спасибо за мудрый совет! Это было бы для меня честью.

Январь 2005.

[WarMonger]

А я люблю вот ходить к стоматологу!

Наверное, потому, что после семилетних мытарств с безанестезионной хирургией теперь мне просто прятно ощущать у себя в десне иглу с новокаином или чем еще!

Спасибо тебе, PA5TOR! Просто - спасибо!

Сердечные истории у тебя!

Как это там у Шергина - "Веселье Сердечное..."

[PA5TOR]

7. БЕЛЫЙ СВЕТ.

Белая пелена превратилась в неподвижный зеленый ковер, который начал двигаться все быстрее, внезапно разбился на отдельные деревья, которые, вперемешку с домами быстро проносились в овальном иллюминаторе. Самолет выпустил шасси, и помчавшаяся под самолетом бетонная полоса завершила наш короткий тридцатиминутный перелет на юг Японии. Улыбающиеся стюардессы в синих мундирах заранее попросили нас пристегнуться, самолет мягко коснулся взлетно-посадочной полосы, и мы, с веселым гомоном встали, и потянулись к выходу. Командир борта искренне благодарил нас за то, что мы сделали правильный выбор, воспользовавшись услугами японских гражданских авиалиний, стюардессы восторгались нашей прозорливостью, кланялись нам, счастливо улыбались от удовольствия иметь с нами дело, и желали всего наилучшего.

Мы тоже улыбались и втягивались в переход. На указателе, чуть мерцая, светились два иероглифа, указывая место нашего прибытия. Первый иероглиф обозначал «широкий», второй - «остров». Хиро-сима – сложилось чтение этих иероглифов у меня в голове, и я поспешил вслед за остальными.

В последний год обучения администрация префектуры устроила для всех третьеклассников старших школ поездку в Хиросиму. Тогда я уже знал, что все японские школьники моего возраста обязательно всем классом совершают поездку в этот город, чтобы посмотреть на то место, где впервые в мировой истории против людей было применено атомное оружие.

Одетые в одинаковую школьную форму, мы построились в большом зале прилета, и постепенно получили свои чемоданы, после чего перестроились в колонну, и размахивая флажками с символом нашей школы, отправились грузиться по автобусам. Непрекращающийся в наших рядах гвалт и хохот распугивали с нашего пути многочисленных прохожих, провожавших нас безразличными взглядами. День почти подошел к концу. Вскоре мы были в гостинице.

В огромном гостиничном комплексе нам выделили по одной комнате на двоих, причем парни с парнями, а девчонки с девчонками, что немедленно стало причиной лавины шуток и смеха, выкриков «уйди, противный», и взаимных предложений между мужской и женской половинами меняться местами. Я нашел глазами Мидори, и улыбнулся ей. Мидори таинственно улыбнулась мне в ответ. Учитель зачитывал наши имена по списку, мы кричали «хай!», и после этого получали ключи от номеров, которые раздавал служитель отеля в безупречно отглаженной униформе.

Мне и парню из нашего класса по имени Синтаро досталась комната на седьмом этаже. Из нее открывался прекрасный вид на вечерний город, по улицам которого с монотонным гулом мчались автомобили, небо было расчерчено белыми полосами следов самолетов, солнце почти закатилось, мы вернулись с балкона и начали распаковывать наши немногочисленные, взятые с собой в поход вещи. В дверь постучали.

- Девочки, не помешал? – ехидная улыбающаяся физиономия Кенджи возникла в проеме между косяком и приоткрывшейся дверью.

- Скройся, проклятый гетеросексуал – с хохотом закричал Синтаро-кун – ты ничего не понимаешь в настоящей мужской дружбе! - и запустил в физиономию Кенджи подушкой.

Дверь на мгновение закрылась, подушка глухо бухнулась об нее и упала на палас, а уже в следующую секунду, Кенджи, вооруженный трофейной подушкой, кинулся на Синтаро, который, дурачась, истошно вопил:

- Антон-кун! Не покидай меня! Это была мечта моей жизни, добиться любви голубоглазого гайдзина, и вот теперь жестокий женолюб Кенджи-сама желает моей смерти!

Кенджи с хохотом колотил Синтаро подушкой, обещался сделать ему этой самой подушкой харакири, а Синтаро, прогибаясь под ударами, полз ко мне, протягивая вместо букета цветов настольную лампу. Я тоже хохотал, призывал Синтаро терпеть превратности судьбы и стремиться к мечте.

Все это непотребство было прервано постучавшимся в комнату служителем отеля, который пригласил нас на ужин. Мы спустились в обширное кафе, куда уже начали собираться все наши, и мы с Кенджи подсели к Мидори и еще одной нашей однокласснице по имени Натсуко-тян, которые уже потягивали из бокалов какой-то коктейль.

- Пойдем, после ужина погуляем, посмотрим на город? – предложила мне Мидори. Я согласился под недовольным взглядом Натсуко-тян. Ей моя дружба с Мидори явно была не по душе.

- Мы с Натсу-тян составим вам компанию! А то как бы между вами, влюбленные мои, чего не случилось такого, о чем потом всю жизнь будут жалеть ваши дети. Натсу-тян ведь девушка ответственная, и я ей так нравлюсь… – ехидно улыбаясь начал Кенджи.

- Так бы и слопала тебя, утопив предварительно в соевом соусе – едко ухмыляясь ответила Натсуко-тян, оторвавшись от трубочки коктейля.

Кенджи понял, что малость «перегнул палку» и замолчал, сосредоточившись на поданной ему «лунной» якисобе. Я попросил такое же блюдо, и с удовольствием вылавливал палочками звездочки морковки. Как и было условлено, после ужина мы с Мидори, спросившись у сопровождавшего нас преподавателя, отправились погулять по прилегающим к гостиничному комплексу улицам.

Хиросима, со всем ее шумом, суетой и толпами народа разительно отличалась от звенящей тишины Нагано, и меньше всего походила на город, на который упала атомная бомба. Прохожие удивленно оглядывались на нас, потому что вид гайдзина в японской школьной форме был для всех непривычным. Эффект несоответствия моей внешности школьной форме усиливался внешностью Мидори, которая на время путешествия внесла в свою форму элементы «грубой неуставщины», пришив к подолу юбки десяток бубенчиков, и сменив ежедневный черно-желтый галстук школьницы префектуры Нагано на вызывающий красно-синий.

- О-дзё-тян! – кричали ей продавцы многочисленных лавок – купите вашему кавалеру что-нибудь на память! Не может же он вернуться в свою Америку , получив от вас только школьную форму!

Нас все это изрядно смешило, и мы отвечали, что ни в какую Америку я не собираюсь. Одному особенно назойливому уличному торговцу я сказал, что на самом деле я японец, только болел в детстве. Я уже достаточно хорошо усвоил, что можно японцу сказать любую глупость, но если сказать ее с серьезным выражением на лице, то японец никогда не догадается, что ты просто шутишь, и, для приличия согласившись, намекнет тебе, что ты не прав. Поэтому, ради придания ситуации драматизма, я добавил, что эта болезнь заразна, глаза человека становятся голубыми, волосы пепельными, почти седыми, как у меня, и все это сопровождается малоизученной формой сумасшествия и чудовищными болями в паховой области.

- О! – поразился торговец – А как болезнь-то называется хоть?

- Русская лесная лихорадка – не задумываясь ответил я, всем видом показывая, как мне самого себя жалко. – обязательно найдите эту болезнь в справочнике. Ее симптомы очень коварны!

- Спасибо – сказал пораженный торговец – обязательно найду.

И он, еще минуту назад искренне желавший всучить нам незаменимый на кухне миксер на батарейках, да еще и по сходной цене, пригнувшись, исчез в толпе. Мидори, которая уже привыкла к моему специфическому чувству юмора, и хорошо его понимала, залилась звонким, счастливым смехом, и я улыбнулся, представив, что уже завтра вся школа будет знать о моей очередной экстравагантной выходке. Мидори всегда рассказывала обо мне подругам, а те разносили новости по своим бойфрендам, добавляя подробностей от себя, и искажая истину настолько, что я потом уже и сам удивлялся «боже, когда же я успел все это натворить?». Взявшись за руки, мы, юные, и бесконечно счастливые, шли по сверкающему бетоном и стеклом благополучному и красивому городу. Люди улыбались нам, мы улыбались им, мимо проезжали оптимистичные машины, окрашенные в золотистый закатный цвет южные облака проплывали над нашими головами. Мы с Мидори восторженно смотрели друг на друга, мы безумно нравились себе, друг другу и окружающим людям, и во всей вселенной правили бал любовь и счастье.

Прогуляв до самой темноты, мы вернулись в гостиницу, где вся наша неугомонная братия по очереди терзала ошалело вопящие игровые автоматы, резалась в номерах в покер и смотрела очередной выпуск «Окинава лав стори», где прекрасная Махо-тян выслушивала очередное признание в любви от мускулистого одноклассника, вернувшегося из далекой страны, где ему уже в школьном возрасте, пришлось повоевать со злодеем - наркобароном.

Мидори отправилась к себе, а я поднялся в свою комнату, где Синтаро, и еще полдесятка наших пялились на мельтешащее аниме. Чудесные самураи-старшеклассники спасали Японию от нашествия потусторонних сил. Процесс забивания главного злодея вступал в решающую стадию. Школьники–самураи воинственно кричали, рубили воздух чудо-ударами своих чудо-мечей, злодеи разбегались, а глазастые девочки, которым посвящались эти подвиги и не догадывались, чем по ночам занимаются четверо героев. Все это придавало сюжету романтизма, толпа зрителей шумно выражала восторг, в общем, вела себя не хуже, чем болельщики на стадионе. Наши гуляния закончились далеко за полночь.

На следующий день нам была назначена экскурсия в музей атомной бомбардировки, где мы должны были послушать живых очевидцев невиданного преступления, совершенного американскими военными. Мы ходили за старенькой бабулькой-экскурсоводом, которая, в темном помещении музея показывала нам подсвеченные страшные фотографии и экспозиции, посвященные войне и тому, что произошло в Хиросиме. Внезапно она остановилась, и вышла в круг света, и тут мы увидели… мы увидели, насколько обезображена эта старушка. Ее лицо навсегда сохранило следы чудовищных ожогов, ее руки были бурыми и покрытыми непреходящими волдырями. Мы замолчали пораженные. Настала такая тишина, что было слышно, как почти беззвучно жужжат лампы дневного света.

- Я не помню, каким был взрыв. – внезапно сказала наша страшная провожатая. – Я помню только белый свет. Я потеряла сознание, а когда очнулась, то была уже вот такой. А какой же я была красивой, ах, какой красивой. Я была похожа на нее! – и бабулька стремительным движением вдруг вытащила из толпы в круг света Мидори.

- Да, я была похожа на тебя. – грустно закончила наша провожатая.

Мидори и смерть стояли рядом.

…мы, молчащие, раздавленные и шокированные увиденным, неуверенно шли к выходу из адского подземелья. Мы вышли под солнце, теплый ветер и прекрасную зелень «парка памяти». Мы молчали. Внезапно Мидори закричала, заплакала, и бросилась ко мне. Она бурно плакала в голос, прятала лицо в моей форме, а вокруг нас стояли наши друзья, и не знали что делать.

Февраль 2005

[PA5TOR]

8. СБОЙ.

До окончания моих школьных лет оставалось несколько часов. Я в последний раз одел свою, безупречно выглаженную школьную форму, проверил, все ли сидит на мне как нужно. Мама суетилась вокруг меня, отец стоял на входе в комнату, и улыбался. В зеркале я видел свое отражение – на меня глянул высокий, жилистый парень. Его светлые волосы все так же, как и много лет назад, почувствовав волю от расчески, немедленно воспользовались случаем, и непослушно растрепались. Очки в тонкой стальной оправе придавали ему очень интеллигентный вид. Я улыбнулся, отражение улыбнулось мне. Оно знало, о чем я думаю.

Я прекрасно справился со всеми экзаменами, учителя говорили мне, что школа мной гордится. В местной газете обо мне появилась заметка, в которой восторженный журналист рассказывал об удивительном случае, произошедшем в Нагано. Приехавший пять лет назад в Японию русский мальчишка, не знающий ни единого слова по-японски, быстро освоившись с разговорной речью, перешел на учебу в обыкновенную японскую школу, и прекрасно справился с учебной программой. Вся вторая половина заметки была посвящена интервью с директоршей, которая с чувством рассказывала, как она несколько лет назад увидела в русском мальчике несомненный талант, и настояла, чтобы меня приняли в школу бесплатно. Перечислялись имена учителей, пожалуй, лучших в префектуре, старание которых позволил мне не только освоиться в Японии, но и закончить школу с отличием. Финальным аккордом заметки было приглашение приводить детей учиться в такую необыкновенную школу, в которой умеют делать чудеса. Под текстом помещалась цветная фотография, на которой журналисты засняли меня в компании учителей и улыбающейся директорши. Я предпочел бы появиться на этой фотографии в компании Мидори, Кенджи, Сае, Кеничи… и еще много кого. В компании всех тех, кто принял меня, всех тех, кто стал для меня своим, и для кого своим стал я.

Отец все чаще заводил со мной разговор о том, что мне придется вернуться в Россию, потому что обучение в высшем учебном заведении Японии было для меня закрытым. Мы просто никогда не сумели бы оплатить его. Возвращение в Россию представлялось мне темной, неотвратимой бедой.

«Что я буду там делать?» - спрашивал я себя. – «Неужели нельзя просто продлить срок действия моей визы? Нужно поручительство больше чем трех человек? Да, пожалуйста! Хоть триста! Да за меня полгорода хоть самому Императору письма напишут!»

Россия представлялась мне каким-то туманным сном, в моей памяти оставались лишь какие-то неясные образы, и я приходил к странному выводу, что России на самом деле не существует. Я лихорадочно искал выход из ситуации, торчал в выходные в интернет-кафе, и искал зацепки, каким образом мне можно сделать так, чтобы учиться в России, и при этом жить в Японии. Выход был найден. Я решил стать заочником. Ведь, это же не беда, если я два раза в год буду перебираться паромом до Владивостока, а там уже Россия. Оставалось только съездить в Россию, и все узнать на месте. Я радостно поведал о своих перспективах Мидори, и она искренне порадовалась за меня, потому что мне светила учеба в университете, и при этом нам не грозило бы расставание. Нашим родителям нравилась наша дружба, и однажды мама совершенно спокойно дала Мидори комплект ключей от нашей квартиры. Мы возвращались из школы на несколько часов раньше родителей, а я уже дважды за время жизни в Японии терял ключи.

-Мидори, милая – сказала мама – возьми их. Все равно ты нам не чужая, да и я за этого оболтуса меньше волноваться буду – сказала мама, и заставила меня все это перевести. Она так и не освоилась с японским языком.

Настоящим шоком для родителей стало то, что появившийся однажды под окнами нашего дома Кенджи, в своей стандартной манере начал звать нас… по-русски, коверкая слова и вставляя гласные там, где их не должно быть. Он гаркнул:

- Мидори-тян! Антон-кун! Хватит спать! Соко! Детекинасай!

Ему очень понравилось слово «чувак», и он использовал его по поводу и без. Мидори тоже не оставалась в долгу, и уже хорошо понимала русскую речь, пыталась строить русские фразы, часто конструируя предложения «по-японски». Например, если вы хотите посмотреть какую-то книгу, и вам нужно спросить разрешения, то если перевести вопросительное предложение дословно на русский, оно будет звучать, как «Сюда книгу посмотреть хорошо?». Я достаточно быстро освоился с таким строением японской речи, ведь столь многое решалось языковой средой, а вот у моих японских товарищей с русским было много проблем. Они уже прекрасно знали большое количество русских слов, но совершенно переставали меня понимать, если я начинал говорить целые предложения. Бесконечное разнообразие конструкций русского языка вызывали у них затруднения. Однажды они нашли у меня старый советский учебник японского языка, который отец когда-то привез для меня из российского посольства в Токио, и дико хохотали, читая простые учебные предложения.

- Кто такой Рэнин-сан? – спрашивал Кенджи, показывая на рисунок Ленина, указывающего рукой в светлое будущее. «Сякайсюги ни» - красовалась под картинкой надпись, обозначавшая «к социализму».

…стремительно пролетел выпускной бал, лето подошло к концу, и мне нужно было срочно уезжать. Я уже опоздал на вступительные экзамены в России этом году, но съездить в Россию было необходимо. Мне нужно было познакомиться с местом предстоящей учебы. Я распрощался со всеми, Мидори улыбалась, она знала, что уже через месяц я вернусь в Нагано. Огромный «Боинг 747» уносил меня на запад. В кармане моего пиджака лежал российский паспорт, который я еще два года назад получил в посольстве в Токио из рук улыбающегося консула, который поздравлял меня, и говорил, что такие талантливые люди как я еще сослужат отечеству и дружественной нам Японии огромную добрую службу.

Новосибирск встретил меня противным, моросящим дождем, а в зале ожидания меня ждала двоюродная сестра, с которой мы были одного возраста, и я не сразу узнал ее, потому что помнил ее худой девчонкой, а передо мной возникла юная девица, которая подошла ко мне, и спросила:

- Антоха, это ты?

- Я. Лен, тебя не узнать... - удивленно ответил я.

- Класс! Расскажешь про Японию? - спросила Ленка в ответ, и мы двинулись по направлению к выходу из аэропорта, где взяли такси и поехали на автовокзал.

По дороге мы с Ленкой радостно делились впечатлениями, и она жутко завидовала моей необычной судьбе. Я рассказывал, что намерен поступить здесь учиться на восточное отделение, и приехал сейчас ненадолго, и только для того, чтобы "прозондировать почву" на будущий год. Ленка говорила, что я поселюсь у "нас дома", и что нашу квартиру родственники долго сдавали, и чтобы я не пугался. В ее понимании я приехал из той страны, где я жил "как кум королю". Вскоре рейсовый "Икарус" мягко отчалил от заплеванного семечной шелухой перрона автовокзала, и через пять часов мы были уже в Кемерово.

Я никогда не смогу описать то чувство, которое я испытывал, трясясь в дребезжащем рейсовом автобусе, я не смогу описать то, что я испытал, входя во двор панельной пятиэтажки, где я провел первую половину своей сумасшедшей жизни. Сидевшие на лавочке парни внезапно подскочили, и кинулись ко мне. Они окружили меня, кричали, смеялись, ругались, совали мне сигареты, а я с трудом узнавал в них друзей своего раннего детства. Я только и мог говорить:

- Пашка... Макс... Дэн... Тёма... - я был оглушен.

- Ну че? Как там с китаезами то живется? По-русски говорить не разучился? Чувак, погоди, мы сейчас за пивчанским сгоняем, посидим, побазарим!

Я глупо улыбался, говорил что не курю, пиво не пью (ну, тут я малость приврал, мы уже пару раз в компании с Кенджи его пробовали тайком от всех), а ребята кричали, что рады меня видеть, и задавали тысячи вопросов, на которые я был не в силах ответить…

Вечером я вышел во двор, где меня уже ждала разномастная компания моих русских друзей, одетых в спортивные куртки, штаны с лампасами и клетчатые кепки. Я просидел в их компании до поздна, они весело смеялись над тем, что я не понимаю их манеры говорить. Вскоре все, наслушавшись моих рассказов, начали расходиться, и в конце концов мы остались вдвоем с моим другом Пашкой, который был уже изрядно поддат, и с интересом продолжал задавать вопросы.

- Слушай, Паш, - спросил я - а где сейчас еще ребята из нашего класса?

Пашка внезапно посерьезнел, и сказал.

- Виталя теперь нарк конченый. Витька Житкова убили в прошлом году.

- Кто? - поразился я.

- Слушай, ты такие вопросы задаешь, будто с луны свалился - парировал Пашка - Если бы знали кто - поймали бы и башку открутили. Ему кто-то перо сунул на пятаке в гаражах. Ну, его только через два дня нашли.

Я замолчал потрясенный.

- Пойду я домой - сказал я наконец. - Завтра у меня много дел, нужно очень многое успеть.

- Давай, вали. - ответил Пашка - Да, и еще! Ты, это... как фраер кончай говорить. Пацанам не понравилось. И волосню подстриги, а то ты в натуре как лох выглядишь.

Я кивнул, и отправился домой.

Следующие несколько дней я просидел на телефоне, обзванивая учебные заведения страны, в надежде получить хоть какую-нибудь справку о восточном отделении. Я рассказывал о себе, мне советовали приехать и разобраться на месте, я расстраивался от отсутствия факса и ругал себя за глупость. В конце-концов я добился внятных объяснений от Владивостока, и еще раз обругал себя за то, что прилетел в Кемерово, а не отправился во Владивосток сразу.

- Мне нужно будет туда срочно съездить - сказал я утром заскочившей ко мне Ленке, и отправился посмотреть на Кемерово.

Я до вечера гулял по городу, который был мне знаком, и одновременно был для меня абсолютно чужим, заглянул в паспортный стол, где мне подновили печать о прописке, пришел домой и лег спать...

... звонок в дверь раздался в темноте квартиры резко и оглушительно. Я посмотрел на часы, и мысленно отметил, что они показывают десять минут седьмого. Я быстро оделся, подошел к двери, и спросил "Кто там?".

- А Антона можно? - спросил мягкий женский голос.

- Да, доброе утро, это я. - ответил я, открывая дверь.

- Райвоенкомат, собирайтесь! - рявкнули два стоящих за спиной у молодой женщины милиционера, вооруженных короткоствольными автоматами...

- ...ты что мне тут написал? - спросил меня пузатый майор, просмотрев мою анкету - это что за каракули на месте подписи, я по твоему что, дурак что ли?

Я внезапно вспомнил, что японцы часто надо мной подшучивали, говоря, что я излишне прямолинеен, как и все русские, и тогда я, оскорбленный хамским поведением товарища майора решил быть прямолинейным до конца, и ответил на его вопрос прямо:

- Да.

Март 2005.

[PA5TOR]

9. ДВА-ТРИДЦАТЬ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ.

Это странно тебе и мне.

Я хочу умереть во сне,

И проснуться рядом с тобой.

Но генералы не дают мне спать.

Несчастный случай.

Это будет самый длинный, и, пожалуй, самый тяжелый для меня рассказ и моей короткой повести. Я не ставлю перед собой в этой главе задачу точно излагать факты своей биографии, называть имена и даты. Здесь это не нужно, а кое-где и нельзя. А все началось вот с чего.

Еще в древние времена люди подметили, что во время между двумя и тремя часами ночи на человека находит особое состояние. Человек становится подавленным, именно в это время ночи людей чаще всего во сне мучают ночные кошмары. Именно в это время во сне больше всего людей умирает. Современный человек уже знает, что в этом нет ничего удивительного, поскольку это середина ночи, и именно в это время он находится в максимально удаленной от солнца точке. Даже отраженная солнечная энергия перестает в это время греть человека, и оставляет его один на один с холодным мраком мироздания. Мы – дети своей планеты, и наши тело и психика напрямую с ней связаны. Так что ничего непонятного. Но, тем не менее, в восточной философии это время издавна называется «час зверя». А еще там люди так называют самые страшные моменты своей жизни. Эта глава посвящена самому мрачному периоду моей жизни, который до сих пор, бывает, является мне в ночных кошмарах, и тогда я просыпаюсь в холодном поту, с чувством невыразимой тоски и ощущением безысходности. Я отдышусь, посмотрю на часы, зафиксирую время между двумя и тремя часами ночи… и еще долго не могу потом уснуть, потому что как только я закрываю глаза – страшные видения возвращаются…

В наше время уже принято гордиться тем, что ты служил в армии. Этот факт в биографии человека уже перестали считать признаком того, что человек неполноценный, потому что «нормальные» в армию не попадают. Для меня сейчас было бы самое время гордо поведать читателю о том, как я отважно вернулся в Россию, чтобы отдать Родине свой священный долг, и каким отличным солдатом я был. Но это было бы неправдой. Поэтому я расскажу так, как было. И далеко не все. Это был мой «час зверя», и пусть он во многом останется только моим.

Боевой вертолет с агрессивной грацией промчался над взлетным полем, совершил разворот, и, подняв тучи пыли, приземлился прямо в открытый капонир.

- «Сорокет» пришел! Мужики, попрыгали! – наш старлей вскочил в кабину чумазого ГАЗ-66, а мы, опережая друг друга, как тараканы, со всех сторон, перемахнули через низкие борта его кузова, и цепляясь за них, помчались по колдобинам к оглушительно ревущему в облаке пыли Ми-24.

На перерез к нам мчался точно такой же грузовик, и наш «пиджак» ударил по тормозам, пропустив другой грузовик вперед. Вертолет сбросил обороты несущего ротора, открыл десантные люки, и из них немедленно выскочила группа уже немолодых бойцов в камуфляже, вооруженных необычным оружием. Я автоматически подмечал необычные для нас «Винторезы», СВД и автоматы с глушителями. На головах людей были какие-то необычные каски, одну из которых мне как-то довелось подержать в руках, и оказалось, что она раза в два тяжелее моей. Двое последних вывели под руки из утробы вертолета необычного человека. Его лицо было разбито, на лопнувших губах затвердела черная кровь, из носа тоже текли кровавые потеки. Глаза были опухшие с огромными синими кругами вокруг, и я сразу засомневался, видит ли человек вообще. Руками человек держался за замызганные и драные камуфляжные штаны, на которых не было ремня, и они были расстегнуты. Его руки и расплющенные губы била крупная дрожь.

- Во! Смотри, какого мутанта спецы взяли! – перекрикивая рев вертолета, проорал мне в ухо Славик – Отбегался, ушлепок!

Я посмотрел на наших в кузове, и увидел, что они из-под касок тоже взирают на развернувшуюся сцену расширенными глазами. Наверное, у меня был такой же вид.

Выгрузившиеся быстро затолкали «трофей» в грузовик, один из спецназовцев подбежал к нашему грузовику, и что-то прокричал нашему старлею, потом повернулся к нам, улыбнулся, крикнул что-то вроде «привет слесарям», и побежал к своей машине. Кто-то попытался в ответ крикнуть «здравия желаю», но ответ потонул в реве вертолета. Они резко тронулись с места, и быстро упылили. Их грузовик подпрыгивал на ухабах, и я подумал, что этому, лежащему сейчас на драных досках кузова сейчас приходится несладко.

Мы подъехали ближе, старлей выскочил из кабины, махнул нам рукой, и мы, выскочив следом, начали строиться.

- Техническая команда к плановому послеполетному осмотру готова – отрапортовал старлей подошедшему командиру борта, после того, как рев вертолета стал потише, и его уже можно было перекричать.

- Нормально, приступайте. – ответил майор, снимая шлем.

- Есть! – ответил старлей, и крикнул нам – Давай, погнали!

За пилотами приехал уазик, и они уехали. В течении следующих пятнадцати минут мы проверяли вертолет, осматривали и тестировали узлы и системы… в общем, занимались своими прямыми обязанностями каждый по специальности.

- Товарищ старший лейтенант, а кого это привезли? – спросил один из механиков нашей команды.

- Жека, я знаю не больше тебя, не нашего ума дело. Шурши, давай! Тоха, че там у тебя? – последнее относилось уже ко мне.

- Все в порядке, перерасход небольшой. – ответил я.

- Сколько? – спросил старлей.

- Около ста пятидесяти. Коэффициент. – крикнул я в ответ.

- Ну и зашибись. – выдал заключение старлей, удовлетворившись моим ответом. Он доверял мне.

- Антоха, сбацай чего-нибудь по-японски! – крикнул мне Славик.

- Я сбацаю, а ты повторишь. – ответил я, и на этом разговоры закончились.

Наш новый «научный руководитель», как мы за глаза называли старлея, был выпускником МАИ, и точно так же как и мы, шагал срочную. По возрасту он был ненамного старше нас, и был совершенно лишен той властной командирской жилки, которую мы раньше встречали у других офицеров, чем мы сразу же и воспользовались. Тем более, что наша срочная уже подходила к концу, а он служил только первый год. Его стремление решать все с нами сообща было причиной незлобных шуток, но на самом деле, мы это в нем ценили. И для нас, и для него, грозой оставался свирепый старшина, который незаметно, но неотвратимо делал из него настоящего офицера.

Скоро осмотр был закончен, листы осмотра заполнены, и старлею предстояло ехать на командный пункт рапортоваться.

- Кто останется? – спросил он, и я снова отметил про себя еще одну грубую ошибку «пиджака». Он не назначил кого-то караулить машину, а предложил нам выбирать.

Оставаться никому не хотелось, и все, зная мою странную привычку к уединению, посмотрели на меня. Я сказал, что остаюсь, и сел на пустой ящик из-под реактивных снарядов, служивший пристанищем для всевозможного хлама. Команда погрузилась в грузовик, и уехала. Я получил очередную долгожданную порцию относительного одиночества, положил АКМ (с оружием мы там не расставались) на колени, и предался воспоминаниям.

… после моего приезда в Россию все развивалось стремительно. Доставленный в военкомат, я был поставлен в положение злостного уклониста. На первом же осмотре я был подвергнут всестороннему медицинскому обследованию, которое я, с непривычки, воспринял как чудовищное унижение собственного достоинства. Ничего не понимающий, я пытался каждому работнику военкомата объяснять, что приехал в Россию совсем ненадолго, и мне скоро нужно будет уехать обратно. Но меня никто не слушал. Я добился от «царя военкомата» только одного:

- Куда это ты собрался? Ты что, особенный тут у меня что ли?

Очкастая баба задала мне кучу вопросов, стремительно заполняя мое личное дело.

- Страдали ли вы венерическими заболеваниями? – и не дождавшись моего ответа, спросила – Какими?

- Есть ли у вас родственники за границей? Готовы ли вы перебежать улицу на красный свет? Имеете ли вы судимости? Какой иностранный язык вы знаете?

Меня признали абсолютно здоровым, и открытым текстом сказали, что меня призывают в армию, и силой отняли загранпаспорт. Я просто не знал, что имею полное право не отдавать его, и попросту выставить милицию за дверь. Уже сейчас я с глубоким непониманием и стыдом вспоминаю свою собственную растерянность и бессилие. Мои отчаянные попытки позвонить к родителям, и спросить у них, что же мне делать, были безуспешны. Мне запретили покидать город. В конце концов я отправил Ленку в Новосибирск, в надежде, что ей получится через общество Сибирь-Хоккайдо быстро связаться с Японией, и объяснить родителям, в какое тяжелое положение я попал. Зареванная Ленка уехала… а через два дня мне была дана команда «с вещами на выход». Ленка успела застать меня в ночь перед отъездом, и долго плакала, а я сидел всю ночь без единой мысли в голове, и бессмысленно смотрел на голую стену. Родная сестра моей мамы, мама Ленки жила в Костроме, и тоже ничего так и не успела узнать. События разворачивались слишком стремительно.

Я не вижу смысла в подробностях описывать все процедуры призыва в армию. Тот, кто там был, тот знает. А кто не был… ну и ладно.

На «смотринах» в областном военкомате ко мне внезапно подошел военный с голубыми погонами капитана, и сказал «пошли».

- Куда? – спросил я, и капитан посмотрел на меня так, будто я вдруг превратился в черепаху.

- Пошли. – повторил он, и я покорно поплелся следом.

Я внезапно вспомнил, что синие погоны – это вроде как ВДВ, о чем я тут же поинтересовался, но капитан начал говорить со мной только после того, как мы зашли в какой-то кабинет.

- Слушай, парень, - спросил капитан – ты же у нас «японец», да? Скажи что-нибудь.

- Вы по-русски скажите, я переведу. – ответил я.

Вместо этого капитан вытащил инструкцию от японского видеомагнитофона, и приказал мне читать и переводить, что я тут же и сделал. Капитан удивленно улыбнулся.

- А что еще умеешь? – задал он совершенно идиотский вопрос.

- Может лучше начать с другого конца? – ответил я.

Капитан внезапно понял мою мрачную шутку, улыбнулся и ответил встречным вопросом:

- Пойдешь к нам? Нам толковые парни позарез нужны.

- Куда? В десантники что ли? – я тоже говорил вопросами.

- Нет, в ВВС. Не так понтово, но это круче ВДВ. В ВДВ попадают те, кто не попадает к нам! – сказал капитан, и засмеялся собственной шутке. – В ВДВ можно любого остолопа призвать, из него там бойца сделают. А у нас нет времени вправлять мозги остолопам. А физическая форма нужна не хуже. И чтобы мозги сразу были. Поэтому – конкурс большой. – капитан снова засмеялся. – Ну что, пойдешь?

Это был первый и я тогда еще не знал, что последний случай, когда у меня в армии что-то спрашивали. У меня промелькнул лучик надежды.

- Мне домой нужно! – внезапно ответил я, и лишь значительно позже понял, какую глупость тогда сказал. Но в тот момент я верил, что меня могут просто отпустить.

- В общем, ты согласен. – заключил капитан. – Пошли! А! Еще вопрос! Сколько долларов в йене?

- Приблизительно один цент. – ответил я.

Я никогда не смогу описать своего отчаяния в дороге к месту службы, я не знаю, как охарактеризовать тот момент, когда нас впервые выгнали на зарядку… и я вдруг понял, что в этом месте я проведу два года. Буквально за неделю я похудел, и мои щеки ввалились, а лицо посерело. Ночами мне снился Нагано. Мне снилась Мидори. А просыпался я… я не знаю, где я просыпался, потому что лишь приблизительно знал положение того места, куда умственно отсталая страна со средневековыми крепостными законами меня загнала. Я тогда еще не осознавал, насколько сказочно мне в очередной раз повезло, и в какие войска я попал. Почти все солдаты у нас были или после технаря, или после ВУЗов, где не было военки, или те, кто просто «вылетели» и попали под «зачес». Мы приняли присягу, осень закончилась. С нами познакомились наши деды, а мы познакомились с ними. Я рассказал свою историю.

- Чего? – не поверил «комод» - В Японии? Ну-ка, салага, напиши по-японски «кендо». - и я вывел на бумажке два иероглифа. – Скажи «я японец» - и я сказал «оре ва нихондзин да ё.»

- Слышите, мужики, он и правда базарит! Я с Владика, малость понимаю. Ни черта себе! Слушай, а как ты сюда-то попал?

Я ждал подвоха, что сейчас со мной сделают что-нибудь ужасное, изобьют, искалечат, и морально приготовился отбиваться до конца. Я рассказал, как попал в армию.

- Опухнуть – сказали деды, и выдали заключение – Офицеры знают? Тебе везет. Будешь переводить к тачкам там что-нибудь. Только не банкуй. У нас все общее.

Я с безразличным видом согласился. Я молчал, и с каждым днем мне становилось все хуже, и меня, каждый вечер смертельно измотанного, спасал только тяжелый, похожий на бред сон. Я ничего не знал о том, что происходит в мире.

А однажды, мне приснился кошмар, что я сплю в казарме, и с безнадежностью приговоренного жду команды на подъем… и тут она прозвучала. Я действительно был в казарме… если бы я мог передать, что я тогда почувствовал. Но я смолчал. В тот же день «политрук» в звании майора нам объявил, что в честь начавшейся спортивной олимпиады… в НАГАНО!!! ДА!!! В НАГАНО!!! … у нас будет спортивный праздник! Та самая олимпиада, к которой еще при мне готовился мой город, все-таки состоялась. А я был уже вычеркнут из этой жизни, мой разум уже почти потух вдали от дома! И вот тогда я сорвался.

- Дайте мне стаканчик кофе! Я буду зрителем! – внезапно для себя самого каким-то незнакомым голосом из строя заорал я.

Возникший в рядах смех мгновенно замер от осознания ужаса произошедшего. Майор замолчал. Он уже знал, кто мог это сказать. Я хотел еще закричать что я хочу в Нагано, что я отказываюсь от позорного гражданства этой страны, но мне не дали этого сделать. Я не хочу вспоминать, что было дальше. Я был на грани срыва. И нанес неслыханное оскорбление офицеру.

… через три дня я появился в кабинете командира части, там же сидел майор-замполит. Мне было уже все равно. Я намеренно искал смерти. Вошел без стука, и замер на пороге не поздоровавшись.

- Присядь, боец. – внезапно сказал мне генерал-майор, и я в очередной раз про себя отметил, что не знаю, почему полком командует генерал, и молча сел на предложенный стул.

- Зачем ты это сказал? – спросил он. Я молчал. – Неужели ты думаешь, что мы не знаем, кто ты такой, и откуда? Зачем ты так сказал?

Я молчал. Внезапно майор достал конверт и протянул его мне. На нем были написаны иероглифы, и адрес отправителя был в Нагано. Конверт был вскрыт.

- Мы не читали. – сказал майор.

Я схватил конверт, в нем были два письма, одно от отца, второе от Мидори. Внезапно у меня ручьем полились слезы, я стирал их рукавом, успевал прочитать несколько строчек, и снова уже ничего не видел. У меня в горле стоял свинцовый ком, и я боялся заплакать в голос. Я читал.

- Прочитаешь нам? – тихо спросил генерал-майор, и я снова, чужим голосом начал читать письмо отца. Оно заканчивалось словами «служи, как я служил».

Потом я начал переводить письмо Мидори, и совершенно без стеснения переводил моменты, где она писала, что любит меня, что она пойдет в российское посольство требовать моей выдачи обратно.

- Напиши ответ, боец. – тихо сказал генерал-майор – Мы отправим его сами. Так надо.

И тут я заплакал в голос.

- Хватит соплей. – снова тихо сказал генерал-майор – твоя девчонка ведет себя более стойко. Напиши письмо, и отдай замполиту. Иди, умойся, и продолжай нести службу. Так надо.

Лишь значительно позже я понял, что произошло еще одно, почти немыслимое для Российской армии чудо. Но оно случилось, и я всю свою жизнь буду с глубокой благодарностью вспоминать этих офицеров. Это настоящие товарищи, и настоящие командиры. Настоящие.

- И еще! Пиши или по-русски, или по-английски! А то мы мнительные! – крикнул мне вдогонку замполит.

- Есть! – мрачно ответил я.

- Не спать, воин! – услышал я веселый возглас – Врага проспишь!

Я дернулся, и увидел, что командир борта подошел ко мне.

- Добрый вечер – совершенно не по уставу сказал мне майор С. – Через неделю домой?

- Так точно, домой. – ответил я, и улыбнулся.

- Слушай, Антон, - внезапно начал говорить майор С. – Я все с тобой поговорить хотел, да никак случая не представлялось. Про тебя тут многие знают, откуда ты такой взялся. А мне ты рассказывал о себе еще там, на месте. Слушай, что я тебе скажу. Женись на этой своей японке. Привози ее в Россию. Сам видишь, политики ничего не решат, да они на это и не способны. Учись на профессионального переводчика, переводи там все на русский, тащи все в дом! Нам в России лишним не будет! Только так мы сможем прекратить весь этот дурдом. Если бы ты знал, что там сейчас в самой Чечне творится, ты бы был рад до упаду, что ты не там, а неподалеку. Понимаешь меня?

- Да. – ответил я пораженный.

- Давай отчет. – сказал командир борта. – Вот дембелишься, а я напишу на вертолете: «Эту машину обслуживал трижды японец Российской федерации ефрейтор Антоха».

Командир борта засмеялся, я засмеялся вслед за ним и протянул ему отчет.

В 2:45 по полуночи огромный ИЛ-76, взревев могучими турбинами, и оторвавшись от земли, уносил нас на восток. Я спал под оглушительный гул турбин, и мне впервые за долгое время снова снился Нагано. Его далекие огни становились все ближе, ближе… и я, наверное, улыбался во сне.

Апрель 2005