Арана

Рецепт: один кубик ссоры с лучшим другом, стакан оскорбленного самолюбия, чайная ложка желания верить в себя и в людей, хорошая порция лабораторной работы по химии; перемешать, залить в мензурку с NaOH и подогревать до выпадения темно-синего осадка. Мир: Ветер здесь – нечастый гость; за ветром нужно гнаться, до боли в ступнях и рези в боку, забираться по разрушающимся под ногами лестницам заброшенных домов, бежать по крышам мертвых, покосившихся небоскребов, - тогда, быть может, редкий порыв коснется на мгновение волос и снова скроется. Этот мир не любит перемены. Это – мир руин и памяти, бесконечных сумерек и долгих ночей; мир, где болезненная, выставленная напоказ гордость стоит больше, чем любые сокровища. Мир глупых клятв и фанатичной, безграничной преданности; простой, доверчивый, как брошенный котенок, мир на разлагающихся останках древних цивилизаций, мир, живущий по животным законам – или ты, или тебя. А еще это – мир, где ты никогда не сможешь сорвать с неба звезду, чтобы осветить темную, склизкую жизнь и сказать – посмотрите на себя. Что вы сделали с собой, со мной? Оглянитесь и вдумайтесь – какой смысл в этой вашей идиотской повседневной возне посреди мертвых руин? Никто не оглянется. Незачем. Все равно повязки на глазах.

Сабы, однозначно. Мне слишком нравится звучание японского языка. Да и обидно, когда работу сейю заценить не можешь.

Ага, ...то ли на камеру сотового снималось. :)

Каким-то чудом снова доползла до карандаша. Даже не знаю, каким. http://foto.mail.ru/mail/morwen_ei/34/42.html

На том и держимся. :) * * * Рецепт: один измененный рисунок старого танца, двести грамм страха из-за того, что придется танцевать в первом ряду, столовая ложка самодовольства по той же причине, заполненные коридоры очередного ДК и многоцветное столпотворение у двери со старой табличкой «Сцена». Тщательно перемешать и подать к кофе. Мир: Мелкая водяная пыль, отливающая чистейшим серебром, легкой завесой покрывала промокший насквозь город, по мостовым которого, осторожно огибая камни, торопливо сбегали крошечные ручейки. Тихое, ненавязчивое журчание петляло меж белоснежных колонн; с платиновой поверхности полной луны на изящно изгибающиеся мосты и устремившиеся ввысь башни задумчиво взирали полуслепые от звездных слез глаза, собранные из темных пятен. Серебристые листья свыкшихся с постоянными дождями растений осторожно выглядывали из огромных окон; вьюнки ползли по рельефам, обвивали крылатые статуи. В чашах цветов скапливалась вода, время от времени проливающаяся на сточенные извечными потоками ручьев камни мостовой. Посреди центральной площади образовалось небольшое озерцо, почти полностью скрывающее постамент; единственная бескрылая статуя во всем городе счастливо избежала участи своих родичей: к ней не притронулся ни один побег – растения словно боялись приближаться к прохладе белого мрамора. По странной прихоти канувшего в безвестность мастера только у этой скульптуры были глаза – но это, впрочем, не имело никакого значения. Бескрылая мраморная дева закрывала руками лицо, и сквозь белые каменные пальцы сочилась дождевая вода.

Рецепт: сваленные в кучу справочники по математическому анализу, чашка остывшего кофе, кот, отказавшийся прыгать вам на колени, закрытая на «отлично» сессия и молчащий телефон. Запереть в душной комнате и держать до сумерек – ингредиенты с удовольствием сварятся в собственном соку. Человек: Иногда ей казалось, что гордость – не просто смысл ее существования, а какая-то странная субстанция, из которой она и состоит; невозможно даже допустить мысль о том, чтобы опустить руки и честно сказать всем немногочисленным знакомым: я устала. Устала ходить с поднятой головой и улыбаться, когда больше всего на свете хочется забиться в самый темный угол самой глубокой норы на свете, свернуться калачиком и знать, что где-то снаружи о тебе думают и беспокоятся. Устала получать незаслуженные похвалы и благодарить за них – устала слышать комплименты от незнакомцев, когда старые друзья наотрез отказываются со мной разговаривать; устала терпеть обиды и твердить, что со мной все нормально, все в порядке, - потому что никогда не умела жаловаться на что-то действительно серьезное, - устала, устала, устала… Впрочем, осталось продержаться всего несколько дней. Потом можно будет запереться дома; необязательно даже отключать телефон – никто не станет звонить: эти новые знакомые почему-то уверены, что она всегда занята, а прежние друзья слишком похожи на нее: никогда не наступят на горло своей гордости и не заговорят первыми после всех этих бесконечных ссор. Главное – прижать к себе подушку и спрятать в ней лицо: если зажмуриться, то кажется, что никакого одиночества нет и в помине.

Согласна. И у аниме, и у манги есть свои плюсы и минусы, но это вряд ли дает повод говорить, что что-то лучше или хуже.

Рецепт: одна пропущенная тренировка, три слезы, упавшие в опасной близости от клавиатуры, две щепотки безвозвратной потери, сто грамм чувства, что вас предали; развести в четырнадцати треках новой музыки – медленной и очень спокойной, - и оставить на ночь в темном углу. Мир: Темные скалы яростно рвались вверх, стремясь взрезать гнилостно-красную поверхность неба. Небо с шипением прогибалось, стараясь держаться подальше от острых вершин; крошечное тусклое солнце, больше похожее на неуместную кляксу, взирало на вечное противостояние с опасливым презрением: оно, конечно, ни при чем, но вдруг и его однажды проткнет мертвый холодный пик? Темнота стлалась над землей, скрывая подножия скал и хилые деревушки: кралась над протекающими крышами полузаброшенных домов, тайком заглядывала в древние колодцы, заполняла углы, щели, глаза. Ее не касались проблемы гибнущего неба – были и свои заботы: как бы сгладить все эти движущиеся фигуры, уже больше похожие на бесплотные тени? Как спрятать их, куда убрать? Одна из теней подняла усталую голову – сквозь плотную пелену темноты не было видно ни неба, ни солнца, ни даже заснеженных пиков; оставалось только верить в них, верить, что где-то они есть – и солнечный свет на бесконечных просторах, и гордые скалы, стремящиеся ввысь.

Хммм... ну, знаете, манга на любителя. Не могу сказать, что мне не понравилось - действительно красиво, потрясающая рисовка, сложно предсказуемый сюжет. Просто некоторые моменты сильно раздражают. Главный герой так часто уезжает в фантазии, что, если читать залпом, как я привыкла, очень скоро начинаешь путаться, что было, а что нет. Поведение Иори иногда какое-то деревянное... впрочем, перелистываешь страницу - опа, а все-таки нормальная девушка. В общем, читать. Обязательно. Не слушая мое нытье. :)

Сгоняла на "Консервы", хотела поддержать отечественного производителя. Повторять сей подвиг не рекомендуется - чтобы досидеть до конца фильма, пришлось приложить нечеловеческие усилия. Грязь. Плохая актерская игра. Сумбурное изложение. Единственное, что порадовало - это попытки изобразить чувство юмора, но они на фоне отрицательных моментов просто потерялись.

Эльмекиа Ленс - действительно астральная атака, но на порядок слабее, нежели Ра Тилт. Вальгаав слишком крупная шишка, чтобы на подобные мелочи реагировать. Сами подумайте: ну, убили бы его рядовым заклинанием, и в чем была бы соль?

В порядке исключения хочу рассказать о реальном человеке, который, впрочем, никуда не делся и все-таки стал частью моих рассказов и выдумок; надеюсь, если он это прочитает, желания бить меня по почкам у него не возникнет. В качестве оправданий могу только сказать, что я не виновата. В конце концов, вертеться рядом со мной и регулярно поднимать мне настроение – это, знаете ли, без последствий не проходит. Рецепт: тут, думаю, лучше поинтересоваться у его родителей, друзей и у него самого. Даже предполагать не стану, что вся эта компания творила, чтобы получить подобного человека. Человек: Когда он узнал о моем намерении списать с него персонажа, то тут же заявил, что герой получится неказистый и это будет плагиат с Карлсона. Не стану спорить. Не то чтобы ему лучше знать, просто здесь он точно отшучиваться не станет. Не далее чем пару минут назад он согласился со следующим описанием своей персоны: мальчик с грамматическими ошибками в голове и морозными перьями в глазах, потемневших от линз. При этом называет себя «зайцек». Фотография в анфас, фотография в профиль. Если фотограф, конечно, умудрится до него допрыгнуть. Пожалуй, я не так много могу о нем сказать – если оставить при себе все неаргументированные восторги, то получится, что этот человек – Друг с большой буквы. Если вам посчастливится попасть в длиннющий список его друзей, он не поленится в случае чего вылезти ради вас из собственной шкуры – и попутно рассказать с радостной улыбкой, что ужасно ленив и вечно всем недоволен. Выбить его из колеи практически невозможно: если ему совсем плохо, этот человек смотрит несколько мгновений куда-то вверх и через минуту уже над чем-то смеется. И – где же моя ложка для дегтя? – он один из тех людей, с которыми хочется больше общаться, которых хочется лучше узнать, - и в то же время страшно: о чем он думает, к кому обращается, когда замолкает и смотрит в небеса? Все понятно, конечно… просто иногда больно осознавать, что все это может оказаться искусно сделанной маской.

У вас потрясающий персонаж, вы знаете? Даже и не знаю толком, что про него сказать. Но ваше альтер эго вызывает уважение. Обязательно нужно написать что-нибудь еще с его участием, нельзя губить такую идею! :) * * * Рецепт: три килограмма возвращения в балетный класс после почти месячного перерыва, четыре куска боли в растянутых ногах и одно гордо выпрямившееся отражение во множестве зеркал; полупустая чашка кофе в руках хореографа и его помощница, неприкаянно шатающаяся возле сцены, держа в руках все легчающую банку сока. При виде ингредиентов почесать в затылке, обозвать всех садомазохистами и махнуть рукой. Мир: Боль в ногах жила своей собственной жизнью, никак не связанной с запутанными шагами и прыжками в пустом зале; она то вспыхивала, пронзая стопы тонкими оловянными листами, то снова затихала, затаившись в связках и готовясь нанести следующий удар. Солнечный свет сплошным потоком лился в огромные окна, превращая движущуюся фигуру в безликий и плоский силуэт. Ровное золотое сияние играло на паркете, искусно рисуя на нем вторую танцовщицу, что двигалась точно так же, как и первая – те же изгибы рук и спины, тот же наклон головы и та же расслабленная уверенность человека, знающего – здесь и сейчас он жив, жив по-настоящему, без ограничений и правил. И то, что будет потом – уже не имеет никакого значения. То, что будет потом – уже не сможет стать той же квинтэссенцией свободы, что сейчас слилась в вихрь переходов и поворотов и тихим золотым светом играет на кончиках опущенных ресниц. Потому что потом будет только боль в ногах, равнодушные лица в зале и давящая тишина сцены с по-настоящему хорошей акустикой. И ничего больше.

http://foto.mail.ru/mail/morwen_ei/34/40.html - первая за два года попытка вспомнить, как держать в руке кисть, а заодно - что мои бывшие преподы понимали под выражением "писать грязью".

Рецепт: пять кусков пробуждения после полудня, четыре стены, двести грамм поисков пятого угла; растереть на мелкой терке и завернуть в только что сорванный лист галатеи, что вот уже несколько лет красуется на подоконнике в соседней комнате, хотя растение, вообще-то, подарили вам. Мир: Сплошь покрытые рисунками плоских людей, животных и зданий стены, сужаясь, с разбегу ныряли в пятно ровной черноты; казалось, нет разницы, куда идти – и впереди, и за спиной ожидала одинаковая тьма, до краев наполненная песчаной пылью и плещущейся тишиной. Факел прилежно разгонял темноту, взамен наполняя коридор зловещими тенями. Статуи поворачивали головы и протягивали руки, не в силах сойти с постаментов, и пристально глядели вслед, пока островок света не скрывался вдали – тогда они замирали кто как, снова становясь каменными произведениями искусства и ничем больше; разве что канувший в безвестность скульптор изобразил их стоящими в совершенно иной позе. Потом в погребальный мирок придут другие люди. Они будут восхищаться мастерством древнего скульптора и – порой – пропадать в лабиринтах; вряд ли кто-то придаст особое значение тому, что возле скорбящих статуй, в безмолвной тоске протягивающих руки, лежат человеческие остовы с остатками факелов в руках.

Рей Винг создает вокруг мага этакий непробиваемый шар; полет в этом шаре - второстепенный момент, главное - именно защита. А Левитейшн - просто чтобы подняться в воздух. Энергетические затраты разнятся, но не в них суть.

Посмотрела несколько серий. Единственное ценное, что попалось на глаза - это Кир в общем и целом плюс дизайн персонажей.

А в них был смысл? :) Ну, для меня это новость, сознаюсь честно. По-моему, просто визуально красиво. * * * Рецепт: один ранний подъем, три стакана встречи со старым и надежным другом, который за время разлуки успел превратиться в совершенно другого человека, заполненный кинозал и семь килограмм мелко нарубленной рекламы. Ингредиенты следует в недоумении рассмотреть и залить парой литров серовато-синего вечера, проведенного наедине с родным компьютером. Если реклама всплывет, выловить и бросить в огонь под котелком. Мир: Тусклый свет казался загнанным в четко выверенные четырехугольные формы окон; старый дом, украшенный выцветшими заплатками маленьких балконов, укоризненно взирал на темный двор квадратами неярко-золотистых глаз. Кривая береза у единственного подъезда безнадежно свешивала вниз черные кончики безвольных ветвей, и чудилось, будто они пытаются сложиться в какой-то странный узор; качели напротив замучено поскрипывали, стоило только на них сесть. Ноги касались земли лишь на краткое мгновение, чтобы как следует оттолкнуться и отлететь назад, но этого хватило, чтобы ботинки промокли насквозь: зима выдалась противная и сырая. Впрочем, не так уж это и важно. Не так уж важно, если есть возможность удариться обеими ногами в наполненную не растаявшим еще снегом лужу, отправляя качели вверх, выше, - и на какой-то краткий миг замереть в воздухе, спиной к дому, к выцветшему свету в слепых рамах; оторвавшись на мгновение от сиденья, смотреть на небо, на звезды, что так редко видны в последние дни. Не так уж важно. Главное – держаться покрепче, когда снова полетишь вниз.

Попробовала завалить - мало того, что в результате даже этого сделать не смогла, так еще и все оказалось по фигу. :) Видимо, не в этом дело. В файле более-менее вылизанный в силу моих скромных способностей рассказ. _______.rar

Иногда я останавливаюсь посреди предложения, убираю руки от клавиатуры и откидываюсь на спинку стула. Перечитываю: что там опять выбралось прямиком из-под моих пальцев, так и не поинтересовавшись моим мнением – а хочу ли я, чтобы что-то произошло? Впрочем, это так, бесполезный интерес: уж я-то знаю, что мое отношение особой роли не играет. Просто порой задумываюсь – откуда берутся миры и люди, что существуют только по ту сторону монитора? Не могла же я создать их сама, на пустом месте; это что-то рядом без стука врывается в сознание и направляет руки, чтобы хотя бы в вымышленной реальности получить другую жизнь… С некоторыми созданиями разобраться легко: смотришь в чьи-то глаза и видишь – все нормально, глаза как глаза, карие. Ну, может, из-за линз чуть-чуть темнее кажутся. Только всмотришься – а в этих глазах все карее тепло вдруг расчертят на мгновение хрупкие морозные перья; и сразу понятно – вот он откуда, тот зимний мир за окном и потрескивание огня в камине. Для других людей и реальностей приходится долго искать рецепты. Иногда – чтобы разобраться, откуда все взялось, а иногда – чтобы понять, откуда вообще все можно взять. Рецептов у меня не так уж много, хоть я и пытаюсь это дело исправить. Но это просто сотрясание воздуха над клавиатурой – вообще-то я собиралась рассказать, из чего получаются те миры, что уже есть. Нельзя же все авторские права только себе приписывать, в самом-то деле. * * * Рецепт: один полупустой автобус, пятьсот грамм одиночества и чужое имя, проступающее на запотевшем стекле; причем имя кто-то должен написать до вас и человека, привыкшего на него откликаться, вы знать не должны. Еще очень важно понимать, что человек этот кому-то дорог и что по нему скучают. Можно добавить щепотку белой зависти; главное – не переусердствовать. Все перечисленные ингредиенты аккуратно положить на разделочную доску, рассмотреть и, ни в коем случае не прикасаясь, ссыпать в одну кастрюлю с холодной водой и варить всю ночь на воображаемом огне. Да, и еще: блюдо это очень капризное. Ему нравится, когда повар мучается бессонницей и поминает недобрым словом какой-то там бойцовский клуб. Мир: В туманной пелене неясно прорисовывался голубовато-серый заснеженный мирок; вечернее небо, затянутое сплошным монотонным покрывалом облаков, набирало силы, чтобы скрыть, смазать с пейзажем размытые силуэты темных деревьев, уже затронутых той же мутной серостью, что царила вокруг. Воздух растворял четкие границы и линии; словно полубессознательные тени, брели куда-то люди, вдруг ставшие совершенно неотличимыми друг от друга. Старый парк, огороженный низкой стеной из холодного серого камня, казался присыпанным каким-то странным голубоватым пеплом; и только присмотревшись, можно было понять, что это всего лишь никем не потревоженный снег – тот же, что покрывал ровным ковром темные ветви невысоких елей и крыши домов с безнадежно погасшими окнами. И – будто отрицая вечернюю зиму и извечную городскую тоску, на вершинах истонченных нечетко-черных столбов сияли, окруженные теплым золотистым ореолом, размытые туманом оранжевые фонари.

В планах на будущее подразумевается уже закругляться с "Совпадениями...". По-моему, вообще продолжать не стоило... * * * Один мой знакомый как-то сказал мне, что чудеса – совсем рядом: он знает – если повернуться к зеркалу слишком быстро, его отражение не успевает спрятать хвост, увенчанный пикой; а еще он говорит, что мое отражение наверняка скрывает от меня крылья. Я ему не верю. Не верю, потому что знаю: настоящее чудо, конечно, не станет прятаться в зеркале. Оно прямо передо мной. Улыбается, несет какую-то чушь про отражения и искренне верит в свои слова.

Лампы дневного света, защищенные проржавевшими уже решетками, исправно разгоняли темноту по углам душного спортивного зала; болотно-зеленая краска на стенах давно облупилась, и кое-где осторожно проглядывали островки старой штукатурки. Пол, видимо, задумывался как деревянный – но досок не хватило, и их заменили какими-то плитами, о происхождении которых Шейду гадать определенно не хотелось. Стрейн, склонив голову набок, стояла посреди зала, перед стеной, увешанной десятком запыленных зеркал; порой она вдруг переступала с ноги на ногу и взмахивала руками, точно пытаясь вспомнить какой-то танец, - и напряженно всматривалась в иную реальность по ту сторону грязного стекла. - Мне иногда кажется, что в таких местах магии больше, чем во всех ваших Залах Больших Энергий, вместе взятых, - вдруг сказала тень ушедшей, протянув руку вперед и чуть вверх. – По крайней мере, здесь творили больше. Творили что-то, что стоит надо всей вашей верой и словами. - Это просто заброшенный спортивный зал, - пожал было плечами Шейд, но подумал, что слово «зал», как правило, к помещению с размерами немногим больше одиночной ученической спальни не применяется. – Ну, вроде того. С группой больше десяти человек здесь даже медитировать невозможно. Хотя… помнится, во времена моего ученичества здесь танцевал какой-то небольшой коллектив. - Вот именно, - усмехнулась Стрейн, остановившись. – Именно, что танцевали. Шейд непонимающе вскинул брови, но промолчал. По некоторым вопросам у Стрейн были довольно странные мнения. - Ты мне лучше скажи – зачем тебе зеркало? Ты же в нем не отражаешься, - усмехнулся Шейд, встав у нее за спиной. Тень снова склонила голову набок – темно-каштановые пряди диковинной вязью оплели ее правое плечо. В зеркале за слоем пыли одинокий прайест посреди старого спортивного зала протянул руку, чтобы коснуться пустого места. Тепло под ладонью было вполне реальным. Стрейн вздрогнула и попыталась высвободиться, но потом, поняв, что ничего не происходит, заметно расслабилась. - Не отражаюсь? – в голосе тени сквозило искреннее удивление. – А мне кажется, что это тебя в зеркале нет. Прайест фыркнул и покачал головой. Из углов потянулась душная тишина, насквозь пропахшая людьми; на сваленных в углу запыленных матах кувыркалось, тяжело дыша, запутавшееся само в себе время. Шейд убрал руку и отошел на несколько шагов назад. Стрейн осталась стоять на месте, опустив голову. - Она не вернется, - тихо проговорила тень, чтобы хоть как-то разогнать тяжелое молчание. – Не в твоих силах воскрешать мертвых. - Знаю. Прайест уселся на маты, потеснив окончательно свихнувшееся время, и снял очки; подслеповато и яростно сощурившись, попытался рассмотреть хоть что-нибудь рядом, но ничего четкого так и не увидел и, подавив усталый вздох, закрыл глаза. Минус девять, страшная аллергия на собственную (бывшую) работу и непонятное создание перед зеркалом. Вот и весь результат многолетних усилий. - Стрейн? Как она там… была, когда ты уходила? - Так, как и положено ушедшей, у которой слишком сильная тень, - буркнула она. – О ней можешь не беспокоиться. Шейд кивнул, не открывая глаз. Не беспокоиться и не звать. - Знаешь… мне иногда кажется – если я слишком резко поворачиваюсь к зеркалу, мое отражение едва успевает спрятать хвост. Как у обыкновенного черта, - прайест усмехнулся. Стрейн озадаченно вскинула брови. - Вот как? - Ага. А еще я почему-то уверен, что твое отражение прячет крылья. Тень улыбнулась в ответ и покачала головой.

На все сто. :) Вторые Врата - это дверь из измерений, где живут монстры, в мир Пирамид. Вообще-то со стороны реальности на ней висит метафорическая табличка "Выход", но чудовища, я так думаю, все как один русские. :) Шейд пытался призвать ушедшую, но это можно было сделать только с помощью ее тени. В общем, кишка тонка у него. Свобода для Стрейн - что-то вроде снятия намордника с собаки, кусаться которая отказывается из-за того, что это грубое нарушение правил гигиены. Просто, когда намордник не на тебе, жить становится проще. Хммм.... а вот на это я пока ответить не могу. Смилуйтесь, дайте самой разобраться. :)

Наполовину пустыня, наполовину - открытое море. Веселая у вас фамилия, прямо квинтэссенция противоречий, ничего не скажешь. :)

中島 Nakashima (center of the island) 七帆 Nanaho (seventh sail) А это с фамилии получилось...... забавно. :)