Приходит грозный дунадан,
Уходит прочь под барабан.
Кто такой, зачем приходил…
Интересный вопрос моей мамы после прочтения
Очередной придури в финансовом законодательстве
Прадедом Государя был Арадор, хотя история доказала, что лучше бы он им не был. Его сын Араторн просил руки Гилраэн, дочери Дирхаэла, потомка Аранарта. Кто не понял, начинать сначала. Дирхаэл не давал согласия на супружество дочери, ибо Гилраэн была молода и не достигла еще того возраста, когда женщины дунаданов, по обычаю, вступают в брак.
- Все равно, - говорил он, - пацан едва на ладан-то дышит. Обкурился, обкололся… ну, ясен пень, станет вождем прежде, чем того ожидают, но долго не проживет – это я вам как доктор говорю!
Но Айворвен, его жена, обладавшая даром предвидения (вероятно, по той же причине, что и небезызвестный Араторн), ответила ему так:
- Ну и фиг, нам же лучше! Пацан копыта-то отбросит, а наследство все жене останется. И чем раньше, тем лучше! Но это уже нужно обсуждать с самой Гилраэн…
И Араторн взял Гилраэн в жены. Год спустя после их свадьбы Арадор попал в плен к троллям Сирых равнин, что раскинулись, прикинулись и закинулись к северу от Раздола, и, само собой, был убит. Нет бы троллям выкуп потребовать! Идиоты… ну, Араторн стал вождем дунаданов, хотя история показала, что лучше бы он этого не делал. Его никто и не спрашивал, собственно говоря. На следующий год Гилраэн родила сына, которого назвали Арагорном. Ему исполнилось лишь два года, когда Араторн с сыновьями Элронда отправился в набег на орков и был сражен вражеской стрелой, вонзившейся вождю в глаз (говорят, орк, выстреливший в Араторна, прокричал страшное заклятие, дабы стрела точно нашла свою цель… «Бей в глаз, не порти шкуру!»). Так сбылось пророчество Дирхаэла: ведь Араторну было всего шестьдесят лет, а для дунаданов это не возраст. Живучие, как тараканы, короче.
И Гилраэн с маленьким сыном, наследником Исилдура, переселилась в дом Элронда; и Элронд заменил Арагорну отца (интересно, это только Арагорну он заменил Араторна? А то как-то странно получается: приперлась незнакомая баба с мальчишкой и так просто поселилась у эльфов… так и тянет от этой истории многослойной интригой!) и полюбил его как собственного сына. Но в Раздоле Арагорна называл Эстел – «Надежда» (Наденька!), а подлинное имя и родство держали в тайне, ибо как раз в ту пору Мудрым стало ведомо, что Враг повсюду разыскивает наследника Исилдура, мня извести под корень ненавистный ему род. Откуда известно, конечно, вопрос стоящий, но его лучше опустить.
Когда Эстелу исполнилось двадцать лет, он возвратился в Раздол из дальнего похода, в котором совершил немало подвигов вместе с сыновьями Элронда; и Элронд взглянул на него и обрадовался, ибо увидел перед собой благородного воина, вступившего в пору зрелости, что сулила ему почести и славу. В тот день Элронд открыл Эстелу его подлинное имя – кто он такой и кто его отец – и всучил ему фамильные реликвии.
- Вот кольцо Барахира, - сказал он, - прикольный мужик был, только вот по гайкам и мазилкам прикалывался почему-то. Вот обломки Нарсила, хотя на фига тебе сломанный меч? Только в камень вгонять и потом вытаскивать… с этим кольцом и с этим клинком ты совершишь много великих деяний, если вообще ухитришься выжить среди орков с обломанным мечом. Но я все равно предрекаю, что твой век будет дольше привычного людям, если только ты выдержишь испытание и если тебя не постигнет злая участь. (Вот гений был этот Элронд! Какое универсальное пророчество: сказать такое можно кому угодно!) Знай, что испытание будет долгим и трудным. А, да, скипетр Аннуминаса я пока оставлю у себя, скипетр Раздола я где-то посеял, хоть временно заменю…
«Временно», значит.
На следующий день, в час заката глаз, Арагорн в одиночестве отправился бродить по лесам, и сердце его переполняла радость, и он пел, восторгаясь красотой мира и прельщаясь своими упованиями, и все собаки в округе начинали ему подвывать. Ну, мания величия у мужика началась: всю жизнь рядом с эльфами прожил, разумеется, развился комплекс неполноценности, а тут такое выясняется! И вдруг он узрел деву, танцевавшую на лужайке, среди белых берез; и он замер, пораженный (наверное, поэтому не заметил, как за одной из берез скрылся хихикающий чувачок с крылышками и луком наперевес). И почудилось ему, будто он все-таки поймал «белочку» на радостях, или неожиданно обрел дар эльфийских певцов, способных являть слушателям то, о чем поется в песнях – но до эльфов парень все-таки не дотянул, так что первый вариант более вероятен. Но в результате, конечно, все оказалось не так… ладно, вернемся к нашим баранам. Тьфу ты, к Арагорну и деве.
Арагорн… мм-м… пел «Песнь о Лютиэн» (вот как восхищался красотой мира!), тот самый куплет, в котором рассказывалось, как Берен встретил Лютиэн в лесах Нельдорета. Так вот, по чистой случайности встретил. И вот – перед ним Лютиэн, здесь, в Раздоле, облаченная в голубое с серебром, прекрасная, как сумерки в эльфийских краях; ее темные волосы струились по плечам, а во лбу электрическая лампочка… ой, простите, самоцветы.
Мгновение Арагорн просто глядел на нее, не в силах вымолвить ни слова (интересно, какого героя из фильма о пиратах он мне напоминает?), но потом, испугавшись, что она уйдет и больше он ее не увидит, он заорал благим матом: «Тинувиэль! Тинувиэль!» - как в незапамятные времена окликнул Лютиэн Берен.
Дева с улыбкой повернулась к нему и спросила:
- Ты че, с дуба рухнул? Ты кто? И ваще, почему назвал меня этим именем?
И он ответил:
- Потому что ты явилась мне, как Лютиэн Тинувиэль, о которой я пел. И пускай ты не она, твой облик навеял мне грезы о ней.
Арагорн сам не совсем понимал, что он несет, да это и не имело решающего значения.
- Да, мне как-то настучали, что мы с ней похожи, - отвечала дева. – Но у меня кликуха другая. А вот жребий у нас, может быть, один и тот же, я не против… Не, чувак, ты кто?
- Ну, некие ушастые козл… короли звали меня Эстелом, - сказал он. – Но вообще-то я Арагорн, сын Араторна, наследник Исилдура. – Когда парень заканчивал эту почти арварохскую речь, у него снова разыгрался только что побежденный комплекс неполноценности, ему показалось, что его родословная – ничто рядом с ее благородной, возвышенной красотой.
А она весело рассмеялась и воскликнула:
- Не, со жребием я того, переборщила, мы родичи… ну ладно, вообще-то уже такие дальние, что это не имеет значения… короче, я Арвен, дочь Элронда, а еще всякие идиоты типа тебя кличут меня Андомиэль. (Вечерняя Звезда. Видно, умеет девушка показать небо в алмазах!.. И с овчинку.)
- Часто случается, - произнес Арагорн, - что в годину бедствий люди прячут то, чем дорожат более всего на свете. Но от эльфов такого не ожидал. Ну, Элронд, скотина… тебя от меня прятать! Или он держал тебя взаперти?!
- Не-а, - отвечала она, глядя на горы, возвышавшиеся на востоке. – Я жила у бабушки. Вот кто мне скажет, что хорошо иметь домик в деревне, лично прирежу… или отправлю в этот самый домик, узнает, почем фунт лиха! Столько лет в такой дыре…
И Арагорн изумился, ибо Арвен выглядела не старше его, а сам он прожил на свете всего два десятка лет. Но Арвен посмотрела ему в глаза и промолвила:
- Ну, чего зенки вытаращил? Эльфийку никогда не видел? Знаешь, на каком уровне у эльфов пластическая хирургия?
И поник тогда Арагорн, заметив наконец в ее глазах эльфийские линз… эльфийский свет и эльфийскую мудрость; но с того дня он по понятным причинам полюбил Арвен Андомиэль, дочь Элронда.
Сменялись дни, но Арагорн все ходил поникший и молчаливый, и Гилраэн догадалась наконец, что с сыном ее неладно, и довела парня расспросами. Он долго крепился и вообще вел себя как заправский партизан, но все же признался матери и поведал ей о встрече в сумерках на лесной лужайке.
- Сын мой, - сказала Гилраэн, - высоко ты метишь, можно сказать, плюешь в потолок… Ибо эта дева – прекраснейшая (просто Елена Троянская!) и достойнейшая среди всех, живущих ныне. И не пристало смертному жениться на эльфийке, это уже зоофилия какая-то.
- Но ведь такое прежде случалось, - возразил Арагорн. – Или нет ни крупицы истины в древних преданиях? На хрена вы тогда заставляли меня их читать?
- Древние предания истинны, - отвечала Гилраэн, - но все это было давно и неправда. Тогда были другими и эльфы, и мы, дунаданы. Мы щас вообще деградируем, всем Средиземьем. Вот почему мне страшно за тебя. Династию ведь как пить дать прервешь. И Элронд тебя пошлет куда подальше…
- Let it be, - воскликнул Арагорн, не знавший английского, - и стану я один-одинешенек бродить там, куда меня пошлет Элронд.
- Так тому и быть, - сказала Гилраэн. У нее был дар предвидения, унаследованный от предков (о да!), но она не открыла своему сыну того, что явилось ей, чтобы он не счел ее законченной наркоманкой, и никому не рассказывала о встрече Арагорна и Арвен.
Однако Элронд многое замечал и без зазрения совести читал в чужих сердцах – оно и понятно, телевидения еще не было, и бразильских сериалов, соответственно, тоже, а развлекаться как-то надо было. Однажды, в пору увядания года, он позвал к себе Арагорна и сказал ему:
- Слушать сюда! Здесь вам не там! Тебя ожидает великая судьба, все ждет – не дождется! Впереди долгие годы испытаний, хе-хе-хе… Пока не исполнится срок, пока тебя не признают достойным, чтоб я не видел ни одной, даже самой захудалой, мыслишки о жене! Понял?! Молчать, я вас спрашиваю!
Встревожился Арагорн, и спросил он у Элронда:
- Неужто маманя таки проболталась?
- Не-а, - ответил Элронд. – У тебя все на фейсе написано такими крупными буквами, что Бред Питт с его жалкой надписью 72-ым шрифтом «Made in USA» на лбу обзавидуется. Хотя, конечно, еще надо бы спросить, что дочурка по этому поводу думает. Если ее мнение не совпадает с моим, не сулит это радости никому из нас, а особенно – ей, ибо таков жребий.
- Какой-такой жребий? – спросил Арагорн. – Спички вы, что ли, тянули?
- Да выражение это такое! – отвечал Элронд. – Значит, пока я здесь, Арвен здесь. А когда я покину Средиземье, она уйдет со мной, коли сама того пожелает. Еще б она у меня не пожелала… И вообще, пошел ты на фиг!
- Выходит, - промолвил Арагорн, - что обратил я взгляд на сокровище бесценное (действительно, такой бесценок!), подобное сокровищу Тингола, коего взалкал некогда Берен (в смысле, сокровища взалкал, не Тингола, хотя кто его знает…). Что ж, такова моя судьба. – И вдруг, совершенно неожиданно, в нем открылся дар предвидения (!), и он изрек: - И вообще, сам иди! Так я говорю, мастер Элронд. Твой срок истекает, и скоро уже твоим детям предстоит выбирать между тобой и Средиземьем.
- Угу, - отозвался Элронд. – Только ты, сынок, одно не просек. Пошел ты. Людское «скоро» не чета нашему, эльфийскому, и много еще минет людских лет, прежде чем исполнится срок. Ох, парень, ну задумайся наконец, неважно чем, просто задумайся, чего у меня просишь! – Он вздохнул и прибавил, сурово глядя на юношу: - Поживем – увидим.
Крыть Арагорну было нечем. Разве что матом.
Арагорн простился с Элрондом, предварительно высказав ему все, что думает о его комплексе отцовства и записав его в блокнотик, и на следующий день, попрощавшись с матерью, с Раздолом и Арвен, покинул дом Элронда и ушел, но не на фиг, а в Глухомань. Без малого тридцать лет сражался он с Сауроном и в те годы обрел дружбу Гэндальфа Серого, от которого познал немало мудрости. Вдвоем с Гэндальфом (как романтично!) они отправлялись в дальние и опасные походы, но чаще Арагорн путешествовал в одиночку. Он ходил неторными тропами, и черты его лица заострились и посуровели от нечего делать; но стоило ему улыбнуться, как становилось ясно, что он все-таки ухитрялся посещать стоматолога, и люди видели в нем благородного воина, подлинного короля в изгнании, когда он не скрывал своего подлинного облика. А такое случалось не раз, ибо у него было множество личин, и прославился он под многими именами, что повлекло за собой некоторые недоразумения в обществе поклонников. Он скакал с ристанийцами, пока скакалку не отобрали, и бился за наместника Гондора на суше и на море; и в миг победы покинул ряды людей запада, и в одиночестве ушел на восток, а после на юг, и многие годы провел в тех краях, познавая обычаи тамошних народов и срывая коварные замыслы прислужников Саурона. Вообще-то парень просто заблудился, но надо же было это как-то объяснить фанатам…
И наконец сделался он самым доблестным из людей (до эльфов так и не дотянул), сведущим в мастерстве и тайных знаниях (каких, не уточняется), превзошел людские мерки, ибо обрел мудрость эльфов (но до самих эльфов, как многократно упоминалось, не дотянул). А глаза его струили свет, коего немногие могли выдержать. (Линзы. Бывают такие, отражающие свет, на кошачий манер.) Он был печален и суров и молча проклинал свою участь, но в сердце его жила надежда, и порой она выплескивалась весельем, как выплескивается из-под скалы ручей – под ноги какому-нибудь альпинисту, чтоб жизнь медом не казалась.
И случилось так, что, когда Арагорну исполнилось сорок и девять лет, он возвратился из зловещего Мордора, где вновь обитал и строил ковы Саурон. Усталый и изможденный, Арагорн рвался в Раздол, чтобы отдохнуть немного, прежде чем снова отправиться в поход, и зарвался; и по пути в Раздол он приблизился к рубежам Лориэна и был допущен в Золотой Лес по велению владычицы Галадриэль – у нее заболела любимая корова, снабжающая Лотлориэн молоком, а поскольку какими тайными знаниями разжился Арагорн, было неизвестно, отчаявшаяся глава сельсовета… простите, владычица Галадриэль решила его все-таки призвать.
Он, святая наивность, и не подозревал, что встретит в Лориэне Арвен Андомиэль, гостившую у родичей своей матери. Арвен почти не изменилась, словно годы обошли ее стороной; однако она стала суровее лицом и смех ее слышался теперь реже. Галадриэль велела Арагорну, возмужавшему телом и духом в странствиях, скинуть изношенную одежду (что подумал по этому поводу муж Галадриэль, в первоисточнике не говорится) и облачила его в белое с серебром, набросила поверх эльфийский плащ и увенчала лампоч… самоцветом, блиставшим на его челе. И походил он скорее на эльфийского князя с островов дальнего Запада, чем на нормального человека, и в таком виде предстал пред Арвен, впервые за долгие годы разлуки; и когда он подошел к ней под сенью деревьев Карас-Галадхэн, усыпанных золотистыми цветами, ее сердце возрадовалось, и выбор был сделан, и свершился предначертанный жребий.
Всю весну они бродили рука об руку (теперь ЭТО так называется) по лужайкам Лориэна, пока ему не приспело время уходить. И однажды вечером, в канун летнего солнцеворота, Арагорн, сын Араторна, и Арвен, дочь Элронда, взошли на чудесный холм Керин-Амрот, что возвышался посреди Лориэна, и их босые ноги ступали по неувядающей траве, в которой светились лампоч… ой, блин, цветы эланора и нифредиля. И с того холма они взглянули на восток, где лежала Тень, и на запад, где сгущались Сумерки, и поклялись друг другу в любви и возрадовались своей клятве.
И Арвен промолвила:
- Черна Тень на востоке, но в сердце моем нет страха, ибо ведомо мне, что ты, Эстел, будешь убирать все это, а я постою в сторонке.
И ответил Арагорн:
- Увы мне! Я не провижу грядущего – косячка нет, и не ведаю, как все это убрать и можно ли вообще. Но в Сумерки я прятаться не собираюсь, так что или Сумерки, или я.
Она застыла, подобная белой березке (надеюсь, не умственными способностями), и долго молчала, глядя на запад. А потом сказала:
- Я останусь с тобой, дунаданец, и отрину Сумерки. Но там, как-никак, моя малая родина, предки и все такое… ностальгия ведь прошибет.
И Арагорн будто заглянул в ее сердце (видимо, запах конопли так подействовал) и понял, как любит она отца.
Узнав о выборе дочери, Элронд погрузился в молчание, ибо не к лицу владыке Раздола крыть трехэтажным матом. Примириться с предначертанным не им жребием оказалось намного труднее, нежели он полагал. Однако, когда Арагорн возвратился в Раздол, Элронд позвал его к себе и сказал, нахмурившись, как это умеет делать только Хьюго Уивинг:
- Сын мой, наступило время гибели надежд (Вот какая двусмысленность-то получилась… Арагорна в детстве как звали? Нехорошо, владыка Элронд, ай, как нехорошо…), и что будет дальше, мне неведомо – ты всю коноплю извел, ирод. И нас с тобой разделила Тень, а в фонарике села батарейка. Быть может, так было предначертано, что моя потеря вернула людям их королевство. Но я так скажу: судьба – дура! Кстати, надо будет так написать на стене королевского дворца. Арвен станет женой только короля Арнора и Гондора. Хотя, бьюсь об заклад, она сама первая и взвоет.
На том и порешили, и более Элронд с Арагорном об этом не разговаривали (ага, только дрались и ругались на чем свет стоит), и Арагорн вновь пустился в опасные странствия. Видимо, насчет «гибели надежд» парень так и не просек. Между тем Тьма сгущалась и Средиземье обуял страх, могущество Саурона росло и Барак-Дур… прощения просим, Барад-Дур возносился все выше. Арвен же оставалась в Раздоле, и пока Арагорна неизвестно где носили черти, мыслями стремилась вслед любимому. Ожидая его возвращения, она вышила ему стяг. Но, поскольку мыслями она стремилась вслед любимому, получилось… нечто. Потом все посоветовались и дружно решили, что стяг может носить лишь тот, кто вел свою родословную от нумернорцев и был наследником Исилдура – кому другому он был точно на фиг не нужен.
Несколько лет спустя Гилраэн испросила у Элронда дозволения покинуть Раздол. Владыка сразу же ее отпустил на пенсию… просто отпустил, и она вернулась в Эриадор, к своему народу, и жила одна; она редко видела сына, ибо тот по-прежнему предпочитал воровать у черта кулички. Но однажды, когда Арагорн соизволил-таки возвратиться на север и навестил мать, Гилраэн сказала ему:
- Все, сынуля, добегался! Я не могу смотреть, как окутывает Средиземье Тьма, и предпочитаю тихо мирно отбросить копыта!
Арагорн ответил, утешая ее:
- За Тьмой вспыхнет свет, и ты еще увидишь его и возрадуешься.
Но Гилраэн покачала головой и произнесла:
- Onen i-Estel Edain, u-chebin estel anim.
Арагорн удалился с тяжестью на сердце, соображая, кто из них нес большую чушь – он или все-таки Гилраэн? Следующей весной Гилраэн отошла. За кефиром. И не вернулась. Если вы ее встречали, просьба сообщить в Минас-Тирит, седьмой ярус, Башня Королей, Элдариону.
Минули годы, и вспыхнула война Кольца, о которой повествуется в другом месте (надеюсь, не там, где я подумала). Здесь довольно будет сказать, что Саурон пал с лестницы от хохота, когда Арагорн привел на штурм Мордора пять тысяч воинов, и свернул себе шею. Ладно, хоть только себе… Таким образом, победа пришла неожиданно и обретена была она вовсе не там, где, как мнилось в начале, ее должно обрести. И Арагорн в тяжкий час пришел с моря, весь в водорослях, как водяной, ну, и чайки постарались, стервы… Он развернул в битве на Пеленнорской равнине стяг Арвен и ужасно напугал всех врагов – чем, правда, непонятно: то ли стягом, то ли собой, красавцем. Кому нужны подробности, ступайте в то место, где их рассказывают, я не перестаю надеяться, что оно не там, где я подумала. И когда с Тенью было покончено, он вступил в… нет, не в коровью лепешку. Он вступил в наследие предков и принял венец Гондора и скипетр Арнора у дедушки Элронда отобрал. Ну и, само собой, в канун летнего солнцеворота, в год Падения Саурона, он взял в жены Арвен Андомиэль, и они сыграли свадьбу в Городе Королей.
Третья Эпоха завершилась победой и возрождением надежды (ГМ?!), но не было в ту пору прощания тягостнее, нежели расставания Элронда и Арвен, ибо отныне их разделили на веки вечные Море и жестокий жребий (смахиваю скупую слезинку). Единое Кольцо погибло в пламени, три эльфийских кольца лишились былого могущества (Мне что интересно: эльфийские кольца ковал некто Келебримбор, по инструкции Саурона, но без его чуткого руководства. Какого Моргота они пострадали?), и Элронд утихомирился и решил навсегда покинуть Средиземье. Но Арвен осталась и приняла удел смертных; но ей не суждено было умереть прежде, нежели она потеряет все, чем дорожила.
Королевой эльфов и людей она прожила с Арагорном шесть раз по двадцать лет в радости и блаженстве (Вот повезло мужику: сто двадцать лет с женой, а она все в радости и блаженстве, хотя… кто знает, к чему он ее там пристрастил, с его-то ясновидением? У эльфов-то организм крепкий…). Но настал день, когда он ощутил приближение старости и усек, что отпущенный ему срок, необыкновенно долгий по людским меркам, истекает. И тогда он сказал:
- Все! Надоело.
Арвен давно знала, что он замыслил, и тем горестнее прозвучали ее слова:
- Обязательно тебе умирать от передозировки?
- Ага! – радостно подтвердил Арагорн. – Все равно меня уже хрен знает сколько раз отравить пытались, так скоро ведь достанут. Ладно, Элдарион уже вполне готов принять венец. Весь в меня, даже дар предвидения есть!
И он отправился в Усыпальню на Улице Безмолвия и лег на давным-давно приготовленное заботливыми соперниками в борьбе за трон ложе. И попрощался с Элдарионом и передал ему крылатый венец Гондора и скипетр Арнора; и все ушли (У Арагорна троилось в глазах), оставив Арагона наедине с Арвен, стоявшей рядом с ложем. И она отринула всю свою многовековую мудрость (Бедняга Элдарион потом восстанавливал стену, снесенную этой бандурой), забыла о том, что ведет свой род от владык эльдаров (Вот это я понимаю, склероз!), и, заливаясь слезами, умоляла мужа повременить с уходом. Так Арвен ощутила на себе бремя смертности, горькую радость людей, обреченных с мига рождения.
- Ну чего разревелись? – проговорил Арагорн, у которого по-прежнему троилось в глазах. – Охота, так плывите себе на свой Запад, чтоб его!
- Хрен тебе, - отвечала Арвен, - никуда ты от меня не денешься, я тебя на том свете найду.
Он взял ее руку и поцеловал, после чего еще два раза поцеловал пустое место, а потом заснул. И его черты обрели несказанную красоту, и все, кто заходил в Усыпальню, дивились на него, ибо в лице Государя слились воедино изящество юности, доблесть зрелости, мудрость и величие старости – при жизни Государь ничем подобным не отличался.
Арвен же покинула Усыпальню, и свет в ее очах погас (Линзы выпали.), и казалось всем, что стала она страшной и стылой, как денежная реформа. Она простилась с Элдарионом и со своими дочерьми и покинула город Минас-Тирит, и отправилась в Лориэн, и жила там в одиночестве, под увядающими деревьями, до зимы. Некому было утешить ее – Галадриэль и Келеборн давно отдали предпочтение цивилизации и свалили на Запад.
И когда с меллорнов стали опадать листья, а весна все не наступала, Арвен взошла на холм Керин-Амрот и легла на нем, и там она и останется, пока не изменится мир и пока люди не забудут о ней, пока не перестанут цвести к востоку от Моря эланор и нифредиль. (По логике вещей получается, что ее уже там нет, поскольку весна-то не наступала, соответственно, цветы там не цветут. А еще выходит, что дети ей были до фени – умереть-то она должна была только тогда, когда потеряет все, что ей дорого).
Так заканчивается история об Арагорне и Арвен, дошедшая до нас с юга; и с уходом Вечерней Звезды о деяниях былого более нигде не говорилось.
Занавес, аплодисменты.
